- Какое это теперь имеет значение? - сказал Оливер.

- А когда она тебе сообщила о своей беременности?

- Когда я приехал сюда. На прошлой неделе.

Гарриет внимательно посмотрела на него и увидела, что на его лице написано отвращение, смешанное с некоторой долей презрения. Внезапная догадка осенила ее.

- Оливер, - сказала она, - прости меня, но…

- Я знаю, что ты хочешь сказать, - перебил он ее. - Я все время стараюсь не думать об этом. Видишь ли, даты не совпадают, то есть начало ее беременности с тем временем, когда мы были близки. Она клянется, что все сходится, но это не так. У меня не было выхода, и я сделал вид, что верю ей, но я абсолютно уверен, что не ошибаюсь. Прости меня, Гарриет. Я знаю, что она твоя сестра, и ты любишь ее, что вы очень близки, но…

- Не так уж мы и близки, - ответила Гарриет. - Просто мы делали вид, что близки. Конечно, я люблю ее, - добавила она неуверенно.

- Она очень хорошая актриса, - сказал Оливер.

- То же самое говорит и Мерлин. Оливер, тебе нужно было быть с ней более решительным. Ты должен был собраться с силами и настоять на своем.

- Да, я знаю, - ответил Оливер, - но даже сейчас я не могу понять, почему я этого не сделал, почему я решил плыть по воле волн. Но ведь это совсем нелегко сделать, Гарриет. Как я мог наплевать всем в душу, навлечь на вашу семью такой позор?

- Но она же это сделала, - ответила Гарриет.

- Да, сделала, и я благодарен ей за это. Ты знаешь, я вчера чуть не отравился, - добавил он в порыве откровенности.

- Что?

- Я проглотил целую упаковку аспирина и запил виски. Я сделал это в порыве отчаяния. Манго с Руфусом спасли меня. Они были просто великолепны.

- О, Оливер, - сказала Гарриет и заплакала, - мне так стыдно за нее и так тебя жалко.

- Не надо, - сказал он, обнимая ее. - Все обернулось как нельзя лучше. Мне не надо на ней жениться, скоро закончится этот ужасный день, я сяду в самолет, улечу в Нью-Йорк и буду продолжать жить как ни в чем не бывало. Для всех мы придумаем какую-нибудь красивую ложь. Я счастлив, что мне не придется жить в Англии. Я чувствую себя гораздо лучше, чем если бы мы сейчас летели в наше свадебное путешествие.

- О Господи, какой ужасный день! - Гарриет громко чихнула. - У тебя есть носовой платок?

- Держи. Как ты себя чувствуешь?

- Плохо, - ответила Гарриет и снова заплакала.

- Гарриет, дорогая, не надо плакать. Мне кажется, с тобой случилось что-то еще. У тебя неприятности? Доверься мне.

- Не могу, Оливер. Не сейчас. Все так ужасно, так унизительно. Мне тяжело говорить об этом. Прости, но я пока ничего не могу тебе рассказать. Может, когда-нибудь…

- Хорошо, - согласился Оливер, - но если я могу помочь… Что я могу для тебя сделать?

- Ну разве убить кое-кого, - прошептала Гарриет.

Они вернулись в дом. Джеймс готовил на кухне чай.

- Твоя мама легла, - сказал он, тяжело вздохнув. - Я делаю ей чай.

- Дай ей лучше снотворное, - сказала Гарриет.

- Уже дал. Твои родители собираются уезжать, - сказал он Оливеру. - Если хочешь, можешь остаться у нас.

- Спасибо, Джеймс, но я лучше поеду. Гарриет, тебе уже лучше?

- Что? Ах да. Гораздо лучше. Позвони мне утром. - Она окинула отца холодным взглядом. - Что ты намерен делать дальше?

- Пока не знаю. Надо немного подождать. Мерлин и Жанин пока не вернулись. Я хочу их дождаться. Мне нужно отвезти Сюзи к Бомонам.

- Конечно.

- Гарриет, нам надо поговорить.

- Не понимаю о чем, и так все ясно. Я не глупая и отлично понимаю, что происходит. Давай больше не будем об этом. Договорились? Я поднимусь к маме и пожелаю ей спокойной ночи.

- Хорошо.

Мэгги лежала в постели, но еще не спала. Она слабо улыбнулась Гарриет и протянула ей руку. Вид у нее был, как у тяжелобольной. Гарриет поцеловала мать, и та взяла ее за руку.

- Ты вела себя сегодня лучше всех, - сказала она. - Спасибо.

- Мама, я делала все, что могла.

- Ты очень поддержала меня. - Мэгги тяжело вздохнула. - Почему она сделала это, Гарриет? Что могло с ней случиться? В чем наша вина?

- Так ты тоже пришла к выводу, что она заранее все обдумала?

- Да. В этом меня убедило сообщение, которое она оставила твоей приятельнице Тилли. Мне даже кажется, что я подумала об этом еще раньше. Когда узнала, что она улетела на самолете. Все так странно. Просто не верится. Она, наверное, была так несчастна. И еще эта беременность. Кто позаботится о ней теперь?

- Мамочка, успокойся. Эта новая Крессида, которой мы раньше не знали, сумеет сама о себе позаботиться.

- Да, но она беременна, - снова начала Мэгги, - и у нее, наверное, нет денег.

- Мне кажется, у нее их достаточно. Она получила сто тысяч за свою квартиру, не забывай об этом. На эти деньги можно прекрасно жить.

- Дорогая, не будь такой жестокой.

- Прости, но ничего не могу с собой поделать.

- Ты всегда была немного жестокосердной, - сказала Мэгги, - а Крессида такая чувствительная и ранимая. Она так переживала из-за щенка.

- Какого щенка? - спросила Гарриет.

- Ну вот, я же говорила ей, что ты все давно забыла. Это тот щенок, который тогда убежал, Биглас. Она всегда говорила, что это ее вина, так как она оставила ворота открытыми. Няня сказала мне, что она видела ее той ночью. Мы приперли ее к стене, и она нам во всем созналась. Она очень плакала и просила ничего тебе не рассказывать. Мы обещали ей. Ведь это же был несчастный случай.

- О Боже, великий Боже! - заплакала Гарриет. - Я так и знала, что это не я. Я не могла забыть закрыть ворота.

- Дорогая, что сейчас расстраиваться? Все это было так давно, здесь нет ничьей вины. Просто произошел несчастный случай. - Глаза у Мэгги слипались. - Спокойной ночи, Гарриет. Еще раз спасибо за все. Надеюсь, завтра что-нибудь прояснится.

- Бедный маленький Биглас, - шептала Гарриет, - бедный крошечный щеночек!

Из всего того, что она узнала о Крессиде только за один день, эта новость была самой ужасной. Трудно было представить, чтобы кто-нибудь, а особенно маленькая девочка, мог так хладнокровно, так преднамеренно послать пушистый золотистый комочек на верную и ужасную смерть.

Она вошла в комнату Крессиды и огляделась. Внезапно у нее возникло сильное желание сокрушить все вокруг, разорвать кружевные подушечки, разбить все вазы и пузырьки, вышвырнуть в окно все вещи сестры.

Она вернулась к себе в комнату и вытащила из ящика фотографию Бигласа в потертой кожаной рамке, которую до сих пор хранила. С фотографии на нее смотрела щенячья мордочка с круглыми удивленными глазами, с кривыми мягкими лапками, которые разъехались по креслу, и острая боль пронзила ей сердце. Прошло столько времени, а она все не могла привыкнуть к мысли, что он так нелепо погиб. Что же будет с ней сейчас, когда она знает, что это был не несчастный случай, а преднамеренное убийство?

- О, Биглас, - сказала она щенку на фотографии, - как мне тебя жалко!