У концерта было два отделения, но перед вторым мы уговорили свежеподаренный коньяк, поэтому артист впервые в жизни пел лежа. Так меня прикололо. В зале, прямо под горкой имелись доброжелательные мальчики и девочки примерно восьми лет. Реагировали они на наш концерт хорошо. И вообще, у меня было полное ощущение, что я на пикнике. И что все — моя семья, с которой мы и приехали на этот пикник.
Еще воспоминания о программе «Время». Все первые репортажи в «Времени» стали моими, поскольку все они были о состоянии здоровья президента. Карьера моя в редакции делалась молниеносно. Очень скоро меня взяли в штат и тогда уже прозвали «штатным врачом президента». Мы караулили всех его врачей, записывали все телеобращения пресс-секретарей, давали сводки с операционного стола — в общем, сообщали обо всем, что тогда волновало страну.
Следующей моей серьезной работой стала балканская война. У меня как раз тогда рухнула личная жизнь, и мне захотелось куда-нибудь уехать из Москвы. Прихожу в редакцию и говорю: отправьте меня куда-нибудь подальше, желательно на войну. После долгих уговоров меня послали в Албанию. Там, собственно, особенных боевых действий не велось, но ожидалось, что оттуда после бомбардировок начнется сухопутная операция НАТО.
Целый месяц мы со съемочной группой провели в Албании. Это была странная страна. Она была до боли похожа на бывший Советский Союз — наверное, потому, что долгие годы наши страны дружили и все делали одинаково. Одинаково праздновали Первое мая, ходили демонстрациями по площадям, одинаково имели карточки на еду и проблемы с продуктами, там тоже был культ личности местного лидера Энвера Ходжи и тоже были репрессии.
Каждая машина в Албании — «мерседес». Только потертый, поломанный. Если он может ездить — значит, на нем ездят. Все они, как правило, были ворованные из стран Европы.
В Албании было много всякой экзотической дури. По всей стране стоят 300 тысяч бетонных дотов, везде — на виноградных полях, на пляжах и на кладбищах даже. Так Албания защищалась от предполагаемого нападения с Запада, а когда поссорилась с Советским Союзом, то и от Союза. Там в школах учили русский язык, и куча пожилого народа, которого мы встретили, говорили по-русски. Однажды на побережье владелец какой-то зачуханной кофейни, который только что отправил нелегальный транспорт с русскими проститутками в Грецию, прочел мне стих «Имя Ленина славим». Как со школы запомнил, так и прочел. В Албании тогда был штаб косовских террористов, и там заседало их непризнанное косовское правительство. Каким-то образом мы произвели на них впечатление, и мне выдали бумагу, где на албанском, с подписью и печатью главного террориста, было написано, что этому человеку надо оказывать всяческое содействие на территории Косова и любой другой. Потом копии с этой бумажки с большой радостью делали сербские спецслужбы.
Мы поехали из Тираны в горы, попали пару раз под бомбежку и делали репортажи из лагерей беженцев из Косова. Заодно мы подружись с несколькими натовскими частями и сделали оттуда прямо-таки шпионский репортаж — как там у них чего расположено, какие танки, чем их кормят и так далее. Меня это все очень забавляло. Страшно совершенно не было, наверное, потому что до меня не доходило, как это все реально опасно, — например, гулять по полю неразорвавшихся мин и вообще быть поблизости от бомбардировок. Потом, после возвращения в Москву, меня отправили на другую сторону фронта, в Югославию и Косово. Вот там мне впервые стало страшно. Этническая война — это когда режут за то, что ты славянин, серб, русский, болгарин, а не за что другое. Просто режут, потому что не нравится нация.
2 июня 2003 года
Рассказ о съемках клипа на песню «Встану».
Все разбрелись по летному полю. Светило солнце, и над головой носились самолеты. Все закатали рукава маек и штаны, чтобы солнце не светило зря и чтобы загорать. На роль девушки героя пробовались две девушки. Режиссер не смог выбрать, какая лучше, потому что обе были хороши, и снять решили обеих, а потом посмотреть, кто на пленке эффектнее. Потому из вагончика поочередно вышли две девушки в гриме, и первая села на героя, лежащего в складках парашюта. Герой — Леха — сразу заявил, что надо что-то подстелить под спину, а то обниматься неудобно. Режиссер сказал, что по раскадровке положение должно быть именно таким, и пусть делает что хочет, но обниматься с девушкой он должен именно так. Леха нечеловеческим сведением мышц живота принял нужное положение, и они вместе с первой девушкой приступили к изображению нежной любовной сцены. Пару-тройку дублей Леха сдавался и говорил, что какая нежность, когда в такой нечеловеческой позе. Но потом пообвыкся и воспринял вторую девушку почти с радостью. Все кричали: больше страсти, давай-давай — как тебе, парень, повезло, и герои наконец увлеклись процессом, и только все у них пошло, как режиссер сказал: «Стоп, снято».
По сценарию есть момент, когда один летчик выпрыгивает из самолета без парашюта, а другой катапультируется вслед, чтобы того в воздухе поймать. Все было успешно проделано. Режиссер попросил того, кто без парашюта, лететь к земле с искаженным лицом. Он летел с такой зверской рожей, что, видимо, придется применять спецэффект или убирать крупный план — настолько выразительно и по-зверски у него получилось, что с парашютом он или без, уже не следишь, смотришь только на его гримасу.
На второй день съемочная группа привезла надувной матрас, и все решили, что будем загорать. На самом деле матрас был нужен, чтобы принять на себя тело падающего героя. Всех пляжников стряхнули, и матрас унесли на плац, где снималась драка летчиков. Пляжников, кстати, с каждым днем становилось все меньше, потому что к каждой новой смене число обгоревших на открытом солнце увеличивалось. К третьему дню большинство ходили в бейсболках и кофтах с рукавами и капюшоном, в которые прятали свои красные лица и руки. Я всю дорогу хожу в кожаной куртке, поэтому мне страшно жарко все время. С другой стороны, все обгорели, а я нет.
3 июня 2003 года
Рассказ о съемках клипа на песню «Встану»-2.
Мы поехали на съемки в понедельник, и никто еще не подозревал, что все закончится только в пятницу. Мы ехали в трейлере, который потом служил и грим-вагеном, и штабом, и передвижным сортиром, и местом, где прилечь. С трейлером все время что-то случалось: то он ломался возле какого-то рынка в полях, то к нему проявляли недетский интерес милиционеры — надо же посмотреть, что там внутри такое. Мы приехали на аэродром, где потом и провели всю рабочую неделю. Стояла страшная жара.
Первая сцена требовала от главного героя необходимости заниматься любовью в живописных, невинных, но очень зрелищных ракурсах. В ангаре расстелили парашют и подвели к нему девушку. Актеры понравились друг другу. Вся съемочная группа побросала дела и столпилась вокруг парашюта. Типа эту сцену никто не хотел пропускать. Главный герой Леша, по стечению обстоятельств — вылитый Робби Вильямс, смущаясь, пригласил девушку сесть.
У девушки было коротенькое платье в крупный цветочек… Мы все, зрители этой сцены, получили большое удовольствие и время от времени еще и кричали «давай-давай» и «не верю» или «вы вообще знаете, как это делается». Ребята стойко продолжали.
Началась драка летчиков. Один съездил другому по морде, и тот упал. Матрас принял тело, но плохо, и тело хорошо приложилось к асфальту. Потом под матрас что-то подстелили. Зато и разгневанный летчик зверел от дубля к дублю и под конец так хорошо съездил второму герою, что даже разбил руку.
В это время на заднем плане летчики бежали к самолетам. Это началась тревога, и пока двое выясняют отношения, другие вспрыгивают по кабинам. Выяснилось, что вспрыгивать в самолет совсем не легко. Там только одна ступенька, а куда девать вторую ногу — непонятно. Как на лошадь. Поэтому на
