Аманда провела ладонью по его щеке. Ее переполняла радость.

– Это ты делаешь меня красивой. Коул снова заключил ее в объятия.

– Не жалеешь?

– Только об одном. Хотя и романтично заниматься любовью под открытым небом, но я бы хотела оказаться с тобой в нормальной постели. Как ты считаешь, у меня в гостинице будет удобно?

– Нет. Всегда найдется некто, кто, так или иначе, узнает обо всем. Я бы не хотел испортить тебе репутацию. По этой же причине я не могу приглашать тебя в свою комнату.

– А это может отразиться на твоей репутации?!

– Да.

Или на репутации настоящего преподобного Стори. Коулу казалось смешным, что это могло как-то волновать его. Но волновало. А еще он считал, что только непосредственность и честность Аманды привлекали его циничную натуру.

Аманда стояла, доверчиво прижимаясь к нему, не подозревая о его мыслях, и думала вслух о ситуации, в которой очутилась:

– Я – взрослая женщина. Рядом со мной нет родственников, которые бы заботились и оберегали меня. И никого, кроме меня самой, не интересует моя репутация. Почему я не вольна поступать так, как считаю нужным?

Коул засмеялся:

– Несколько дней назад ты говорила совсем другое и не желала видеть меня рядом.

– Помню, – вздохнула Аманда. – И даже сейчас я мечусь между чувством стыда и тем, что стараюсь убедить себя в своей независимости. Порой я не в силах разобраться в собственных ощущениях, но когда ты рядом, обо всем забываю.

Коул повернул ее лицо к себе.

– Независимость – это одно, Аманда, а потеря репутации – совсем другое. Ты же не хочешь, чтобы в городе к тебе относились так же, как к девицам «с панели»? А такое может случиться, если узнают, что ты приводишь к себе мужчин. Да и твоему делу это не принесет пользы. Люди все истолкуют по-своему. Ты – чудесная, порядочная девушка.

– Но почему женщина в вашем представлении или порочна, или – «синий чулок». Разве у порядочной женщины не может быть увлечений?

– Потому что в Библии есть много «не». Вот почему. А я не хочу, чтобы ты страдала из-за меня. – Коул начинал сердиться.

Аманда прикусила губу: она может забеременеть, и пойдут сплетни – вот почему. Но она была дочерью врача и знала кое-что, чтобы избежать этого.

– Да, верно, – сказала она. – Ну что ж, мы будем продолжать наши поездки сюда.

Коул резко поднялся и повел лошадей к ручью.

– Мы и этого не можем делать часто, иначе начнутся разговоры, – он тяжело вздохнул. – Скорее всего, мне придется уехать.

– Что?..

Коул тут же пожалел о сказанном, так как сам толком не решил ничего. Но глупость он уже сказал, теперь от этого никуда не денешься.

– Ты уезжаешь? – повторила Аманда, поднимаясь. – Ты уезжаешь!..

– Не сразу… когда потребуется…

– Почему? Куда?

– Ну… это связано все с тем же… строительством церкви. Так или иначе, мне придется доставать деньги…

– О… Так ты вернешься?!

Коул смотрел на спину лошади, не решаясь взглянуть в глаза Аманде. Он знал, что, скорее всего, не возвратится, и чуть было не сказал об этом, но не смог. Коул повернулся и увидел, как Аманда облегченно вздохнула. В ее глазах была любовь. Она верила ему. Впервые за многие годы Коул ощутил чужую боль.

– Через несколько дней я буду знать точнее. Потом поговорим об этом.

Аманда заулыбалась, надела шляпку и стала завязывать ее. Когда Коул подвел лошадей, она провела рукой по его волосам, нежно перебирая их. Она уже была в седле, Коул обнял ее за бедра, Аманда наклонилась к нему. Они поцеловались.

– Если мы будем так продолжать, – рассмеялась Аманда, – никогда не попадем в город.

– Если мы так будем продолжать, придется позаботиться о сохранении двух репутаций.

Ночь была безлунной. Коул подумал, что отправляться в такую темноту – все равно, что зайти в чулан и запереть за собой дверь. День был жарким, но сейчас Коул чувствовал холодок под курткой. Он провел рукой по подбородку, от которого теперь в разные стороны торчала фальшивая борода. Усы его всегда раздражали. Он стоял в тени веранды, около дома миссис Джесперс, ждал, пока глаза привыкнут к темноте, и прислушивался. Когда убедился, что вокруг тихо, выскользнул на улицу.

Было еще не слишком поздно, но эта часть города уже опустела. Приличные люди готовились ко сну. Из пивных, правда, слышался шум, но это было так далеко, что до Коула доносились эхом лишь отдельные звуки, вроде кто-то играл на пианино. Его шаги прошуршали по гравию. Днем он оставил взятую внаем