останавливаясь, новые и новые воины Саранчи. И ничто не могло их остановить. Я держала защиту, поднявшись на цыпочки, Саранча видела, что я делаю, и теперь мечи и копья метили только в меня. Максимилиан и Гарольд вертелись вокруг, как две лопасти пропеллера, — отбивая, отрубая, сшибая, отталкивая. В ужасе я закрыла глаза и в первый раз подумала: а что будет с моим миром? Что будет с мамой, когда время после долгой паузы потечёт, как прежде, но меня в этом мире уже не окажется?!

Мне захотелось сказать: отыграйте назад. Я так не хочу. Загрузите сохранённую игру, так не честно, я ведь не думала…

— Именем Оберона! — кричал Гарольд.

Максимилиан молчал. Не знаю почему, может быть, боялся, что язык некроманта осквернит имя короля?

Огромный шипастый шар, выпущенный из ручной катапульты, со свистом кинулся мне в лицо. Я видела, как он летит, но не могла уклониться. Гарольд в прыжке сбил шар мечом. Потерял равновесие. Булава всадника обрушилась ему на спину. Гарольд упал. Максимилиан отшвырнул нападающего, на помощь всаднику пришли сразу двое. Совсем рядом я увидела морду многонога — слепую, ничего не выражающую костяную маску…

— Именем Оберона!

Максимилиан всё-таки решился вслух назвать имя короля.

Его рубашка блестела от крови — опять открылась рана на груди. Я увидела, что он сейчас упадёт, и рывком сорвала защиту с нашей армии. К Туманной Бабище такую защиту, если некроманта и Гарольда сейчас убьют…

Молния из моего посоха протрещала в пустоте. Тот, в кого я метила, рывком подался назад — будто его дёрнули на резинке.

Исчезли лучники в скалах. Не знаю, как они нашли тайные Максимилиановы тропки — но теперь они уходили, хотя моей защиты больше не существовало; оставляя неподвижные тела многоногов и всадников, армия Саранчи втягивалась в ворота — будто кино пустили в обратном направлении. Ревели рога; я услышала их впервые с начала боя. Казалось, вся Саранча, сколько её было, получила вдруг приказ отступать…

— Получили, сволочи? Получили, да?!

В ярости я стукнула посохом о землю. В небо вырвался победный луч, будто зелёная спица. Саранча, не обращая внимания, отступала быстро — но в полном порядке. У меня хватило ума не преследовать всадников.

Гарольд даже не пытался подняться. Дышал с трудом: у него были сломаны несколько рёбер и, кажется, шипом задето лёгкое. Рядом лежал на боку многоног, похожий на опрокинутый танк в стальной броне, и ещё валялись какие-то тела, а я всё пыталась понять, что случилось. Почему они отступили? Их не могли сдержать ни горы, ни мертвецы, ни колдовство, ни мечи, так почему же, когда мы были почти что убиты, они вдруг повернули назад?!

Я никогда прежде не заживляла людям лёгкие. Это совсем особая ткань — я почуяла ладонями, как она начала отекать, набухать кровью, и перепугалась до одури. Что-то говорил Максимилиан — я не слышала. Я латала сложно переплетённые тоненькие капилляры, будто вышивала в темноте.

Дыхание Гарольда выровнялось. Рёбра ему я скрепила кое-как, зато обезболила, не жалея сил. Посох нагрелся в моих руках, казалось, плюнь на него — зашипит. Вокруг суетились мечники и копейщики, лучники торопливо собирали стрелы, не решаясь подходить близко к опрокинутым многоногам…

— Лена! Ты меня слышишь или нет?!

— Нет, — призналась я.

Максимилиан смотрел на меня с таким страхом, что я опять забеспокоилась.

— Что случилось?

— Когда ты ударила посохом… Выбила свой луч…

— Так что?

— Можешь ещё раз так сделать?

— Зачем?

— Ну, я тебя прошу.

Гарольд, кряхтя, поднялся.

— Довоевались, — прохрипел, пытаясь изобразить улыбку. — Что у этих, плоскомордых, обеденный перерыв?

Максимилиан не сводил с меня требовательного взгляда. Руки его с уродливыми длинными пальцами всё ещё подрагивали, будто судорожно. Я вспомнила, как он кричал, защищая меня: «Именем Оберона!»

Посох стукнул о каменную плиту. В вечернее небо, пыльное, ветреное, вырвался лучик зелёного света — каждый посох отличается особым лучом, по такому лучу узнают владельца…

Максимилиан вскрикнул, и почти одновременно закричал Гарольд, вытянул руку, указывая на горы…

Над их верхушками, далеко-далеко, высветился в небе яркий белый луч.

— Они ушли, потому что король на троне. Король в своём замке. В своей столице. — Максимилиана опять трясло, обломок монеты прыгал у него на груди. — Саранча почуяла это.

— Оберон? — тихо спросила я.

— Саранча безмозглая, я теперь точно знаю, это единое существо… наполовину разумное. Эта тварь чувствует тонкий мир — всё, что происходит. Король на троне, не я… настоящий. Вся Саранча теперь ломанулась в замок…

— Оберон вернулся? — Я не верила себе. Слова оставались словами.

— Там ведь нет гарнизона! — Гарольд ухватил себя за седые патлы. — Десяток стражников, Уйма, женщины… Канцлер… И вся Саранча пойдёт теперь на них?!

У меня кружилась голова.

— Скажите мне, вы… Оберон вернулся?!

Гарольд кивком указал на толпу возбуждённых, сбившихся в кучу солдат.

Выжили почти все — стражники, ополченцы, бывшие наёмники принца-деспота, даже раненых было не много. Позабыв о битве, они хватали теперь друг друга за рукава, говорили шёпотом и почти кричали, до меня доносились обрывки фраз: «Оберон… король… да как так могло… а сам-то! Слышал что-то… колдовство… Оберон…»

— Надо лететь, Лена, — быстро сказал Гарольд. — Что бы там ни было…

Я смотрела на горы. Туда, где растаял белый луч. По направлению к замку.

— Гарольд… Если это… какая-то ошибка, я просто, ну… не переживу.

— Полетели.

Я медлила.

— Ты боишься?

— Я боюсь, что это не он.

— Лена, Саранча валит сейчас прямиком на замок! Без нас там…

— Летите, — тихо сказал некромант.

— А ты?!

Максимилиан отвёл глаза:

— Если ты боишься, что это не он… Я боюсь, что это он самый и есть. Только и всего.

Гарольд был как мешок с камнями, привязанный к моим ногам.

Его рана давала о себе знать. Он мужественно держался, но земля притягивала, а у меня не было сил, чтобы тащить такую тяжесть. Наконец мы приземлились у самых гор, на равнине, где совсем недавно стояла Саранча.

Казалось, здесь проехал огромный асфальтовый каток. Невысокие холмы сровнялись с землёй, а высокие сделались заметно ниже. Земля была покрыта хрустящим слоем крупного песка, перемолотых костей и щепок — ни травинки, ни кустика, только хруст под ногами и дымящиеся горы угля. Кое-где