ваятеля; у ворот прыгала Улейка, но не заметила нас или не узнала. По той самой дороге, по которой уходило из города Королевство, мы вошли в городские ворота, прошли по Торговому тракту, называемому также Парадом Королевства, и скоро остановились перед знакомым домом с жестяным драконом на крыше.

Оберон твёрдо постучал в калитку.

Я нервно сцепила пальцы. Мы расстались с Эдной не по-доброму; подумать только, из-за какой-то дрянной тётки, из-за её неистового желания случились такие беды! И всё-таки мне было страшно при мысли о том, какое наказание её ждёт.

Скрипнула дверь дома. Послышались шаги. Калитку открыла женщина — всё в том же коричневом платье, заштопанном на груди; я не удержалась и попятилась. Очень не хотелось быть свидетелем их встречи с Обероном, зачем король привёл меня, лучше бы сам…

Эдна глядела на нас не очень приветливо, но и не зло. Равнодушно.

— Кого вам, добрые господа?

Меня мороз продрал по коже. Она смотрела на Оберона, ничего в её глазах не менялось, она разговаривала с ним, как с обычным путником!

— Госпожу Эдну, пожалуйста, — вежливо попросил Оберон.

— Это я. Чего вы хотите?

Я не удержалась и взяла короля за руку. Мне сделалось жутко.

— Один вопрос, если позволите, — Оберон успокаивающе сжал мою ладонь. — Как звали короля, который увёл из города своё Королевство некоторое время назад?

Брови Эдны поднялись, как два вопросительных знака.

— Король, — сказала она не очень уверенно. — Понятия не имею. Не помню.

Она быстро захлопала ресницами, будто растерявшись. Будто мы с Обероном казались ей смутно знакомыми, но вот откуда — она не могла понять.

— Я забыла. Да. Спросите кого-нибудь другого.

— Спасибо, — сказал Оберон.

Эдна в последний раз посмотрела на него — и ушла в дом, затворив за собой калитку.

Где-то гремела кузница, по улице катились возы — Торговый тракт был оживлён днём и ночью. Прохожие глазели на нас, робко улыбались, многие кланялись, но когда с неба спустился Фиалк, блестя зубами, — все бросились врассыпную.

Мы взлетели над городом. Он очень разросся, теснились кварталы новых каменных домов, в окружении парка стоял старый дворец — тот самый, где я впервые увидела Королевство…

— Она получила, что хотела, — сказала я, думая об Эдне. — Но мне кажется, всё-таки… она по- своему вас любила.

— Ради любви совершаются великие дела, — пробормотал он задумчиво. — Но ради неё же совершаются гадкие, отвратительные дела. И ничего с этим не поделаешь.

Фиалк разогнался, как самолёт, преодолевающий звуковой барьер. Пролетел сквозь грань миров, будто сквозь плёнку, и я увидела внизу знакомую улицу, крышу дома с антеннами, автобусную остановку, парк и озеро, а потом книжный магазин, гастроном, школу… У меня захватило дух.

— Ты мне дороже сотни дочерей, — сказал мне на ухо Оберон, — подменённых в младенчестве и перенесённых в ваш мир.

— А что, у вас есть сотня дочерей?!

— Если бы, — он рассмеялся. — Если бы они у меня были.

Дождливым октябрьским утром мне в окно ударил мелкий камушек. Это было само по себе странно, потому что до нашего этажа не так-то просто добросить. Да и не было у меня никаких знакомых, друзей или врагов, готовых на виду у всего двора кидаться камнями!

Я выглянула в форточку.

Он стоял без зонтика под самыми окнами. Кончик его носа покраснел. Светлые волосы выбивались из-под капюшона. В руке — обёрнутая в целлофан чёрная ветка, усеянная большими белыми цветами.

Я сбежала по лестнице вниз, едва успев накинуть куртку. Мама крикнула вслед что-то предостерегающее.

— Привет, — сказал Максимилиан. — Я пришёл жить в твой мир. Насовсем!

И ухмыльнулся, показывая острые белые зубы.