— Это не я… Я не трогал монету… Я бы не мог!

— Знаю, что не ты. Это Швея.

— Зачем?!

Если бы я знала. С того момента, как Швея ткнула Максимилиана в грудь, я вообще не задумывалась о происходящем — только делала, делала, а земля тряслась под грохотом шагов, и Саранча вот-вот снесёт ворота.

— Макс! Вставай! Через пару минут начнётся рукопашный!

Быстро темнело: не то гроза собиралась, не то пыль обложила небо, не то наступал уже вечер. Залпы лучников с каждым разом были всё реже: иссякали стрелы. Саранча шагала по телам упавших товарищей, и Гарольд уже кричал первому ряду копейщиков, чтобы готовились к бою…

— У нас нет надежды, — тихо сказал Максимилиан. — Теперь, когда я струсил и отступил на полдороги…

— Нет времени на болтовню! Можешь опрокинуть эти камни, чтобы завалить ворота? Полностью закрыть проход?

— Это ненадолго…

— Делай!

Он повернулся лицом к воротам, поднял руки. Шевельнул уродливыми пальцами. Два огромных камня, охранявших единственный проход от скал к замку, зашатались, как молочные зубы. Копейщики попятились. Саранча валила, ни на что не обращая внимания. Камни зашатались сильнее, к тучам серой и чёрной пыли примешались клубы красноватой; первым рухнул тот, что был пониже, рухнул и утонул в пылевом облаке. Мгновением позже до нас донёсся грохот и хруст. Взревели рога Саранчи, запоздало командуя отступление — в это время рухнул второй камень, раскололся на три части, накрывая всех, до кого мог дотянуться.

— Браво, — прошептала я.

Максимилиан опустил руки. Рана на его груди опять открылась.

— Я сам, — он оттолкнул навершие моего посоха.

Наступление Саранчи захлебнулось. Отсюда, с дороги под факелами, я не могла рассмотреть, что творится по ту сторону от рухнувших ворот. А взлетать у меня не было ни времени, ни сил.

Я села на землю, скрестив ноги, и принялась лечить своё несчастное, изуродованное Швеёй запястье. Я ли предала меч, забыв его на поле боя? Меч ли предал меня, разбив нашу последнюю надежду? Рога Саранчи ревели, не переставая, обломки ворот начали подрагивать в такт новому ритму. Всё-таки Саранча — не войско, не армия в обычном представлении: в ней нет людей. Это как дрожжевая масса, как поток воды во время наводнения или лавы во время извержения: если её много — преград не существует.

— Почему ты не уходишь? — тихо спросил Максимилиан.

— Куда?

— В твой мир.

Я молчала.

Моё запястье онемело, и онемела левая ладонь, сжимающая посох. Зелёный свет навершия, как рентгеновский луч, высвечивал косточки, хрящики, сухожилия, я в который раз пожалела, что не занималась всерьёз анатомией. Не маялась бы теперь, гадая, что с чем соединять.

Подбежал Гарольд. Пыль и копоть лежали на его белых волосах.

— Они всё равно переберутся через завал. Стрел больше нет.

— У тебя есть меч. У меня есть посох. Макс неплохо колдует безо всякого оружия.

— Лена, это бесполезно…

— И ещё, — я набрала в грудь побольше воздуха. — У нас есть имя Оберона.

Максимилиан коснулся осколка монеты у себя на груди. Ничего не сказал. И Гарольд промолчал тоже. Они оба стояли рядом и смотрели на меня, и мне вдруг сделалось жарко.

Мечников Гарольд поставил по флангам. Копейщиков — ближе к центру. А в самом центре строя оказались Максимилиан, Гарольд и я.

У нас было в запасе всего несколько минут. Обломки ворот уже шатались: с противоположной стороны лавиной напирала Саранча. Я была очень благодарна Гарольду за то, что он ни слова не сказал о гадости и мерзости некромантов. Максимилиану — за то, что он молчал, хотя его снова начало трясти. Им обоим — что ни один не посмел больше спросить, почему я не бегу в свой мир.

В туче пыли расползался завал. Показались над его верхней кромкой головы в шлемах. Две руки одновременно протянулись над моей головой:

— Оживи.

Они сказали это одновременно! Даже не глядя друг на друга!

У меня искры из глаз посыпались. Захотелось прыгать на месте, чтобы куда-то девать энергию. Я успела подумать: дуралей некромант, он же сам едва живой… Раненый… А Гарольд…

В этот момент Саранча прорвала каменную плотину. Неровный строй её вломился в ворота: дорога была узкая, только три многонога, плечом к плечу, могли на ней поместиться. Только три в одном ряду: а за ними ещё три, и ещё три, и ещё, и так до бесконечности…

Многоноги шли на нас, грохоча пластинами, из сочленений кое-где торчали обломки стрел. Сверху они казались мне похожими на быков и огромных гусениц — сейчас, стоя прямо перед ними, я поняла, на что это похоже. На танки, безмозглые шагающие танки. На горбатых спинах, как на башнях, покачивались всадники, совершенно одинаковые: круглые, чуть приплюснутые головы, вырастающие прямо из широких плеч. Различались они только оружием: у одного была в руках пика, у другого огромный иззубренный меч, у третьего булава, утыканная шипами. Я готовила себя к бою, знала, что сейчас надо идти им навстречу — но колени мои подгибались, и я не могла сделать ни шагу.

Гарольд и Максимилиан одновременно двинулись вперёд. Я осталась стоять. Гарольд поднял свой меч, Максимилиан вскинул руки со скрюченными пальцами. Мой посох трясся; справа и слева уже шагали мечники — кто-то крикнул «Ура!», но слишком откровенный страх прозвучал в этом крике.

Гарольд обернулся к своему войску.

В грохоте его не было слышно. Я прочитала по губам: «Именем Оберона!»

Ощетинились пики. Поднялись мечи. Вокруг меня будто железный лес зашептался: именем… именем…

— Именем Оберона! — тонко закричал капитан лучников.

И в ответ ему взревели десятки голосов.

Максимилиан присел, как боксёр на ринге. С его пальцев сорвались белые хлопья, облепили всадников, послышался рёв. Передний многоног поднялся на дыбы, открывая мягкое, в мелких пластинках брюхо. Туда вонзились две стрелы. Гарольд уклонился от булавы, просвистевшей возле его уха, и ударил мечом спрыгнувшего с седла всадника. Я увидела, как другой заносит над ним клинок — струя огня из моего посоха отбросила врага, опрокинула, задымились костяные доспехи…

Наверное, прошло несколько минут. Мне показалось — годы, мы увязли в янтаре и никогда не выкарабкаемся.

Мечники и копейщики Гарольда почти сразу столпились на флангах, бросаясь на прорвавшихся всадников — впятером на одного. Мы остались в центре, втроём, спина к спине, и взять нас было нелегко, потому три мага — лучше, чем один. Именем Оберона.

Поднимался страшный ветер, небо почти прояснилось, пыль ходила смерчами. Одновременно в скалах над дорогой появились люди — в первый миг мне показалось, что это мёртвые арбалетчики Максимилиана. Но это были лучники Саранчи.

— Лена, закрой! — рявкнул Гарольд.

Он увидел их одновременно со мной. А может, раньше.

Я подняла посох навершием вверх. Мысленно развернула огромный тент над собой, над Максимилианом и Гарольдом, над всем нашим маленьким войском. Защитный слой растянулся, тоненький, как мыльная плёнка, и ветер рвал его, а я силой воли затягивала прорехи, держала, удерживала, в то время как сверху сыпались стрелы. Они отскакивали от красных лоскутов моей защиты и увязали в зелёных, они не могли пробить её — но Гарольд с Максимилианом теперь сражались только вдвоём.

Поверженные многоноги и всадники лежали на дороге мешками и горами. По ним грохотали, не