Эта мысль заставила его содрогнуться. Он сунул руку за пазуху – слава небу, медальон был на месте, и хорошо бы прямо сейчас положить его на ладонь и в который раз жадно рассмотреть до мелочей… Но нельзя. Луар почему-то панически боялся подставить Амулет под случайные посторонние взгляды.
Он с сожалением отпустил золотую пластинку, висевшую теперь у него на груди. Плотнее запахнул плащ; впрочем, площадь жила своей повседневной жизнью, ничуть не интересуясь Луаровыми тайнами. Площадь торговала и разгуливала; четыре ливрейных лакея, натужно сопя, протащили мимо безвкусно разукрашенный паланкин, и пухлая рука из затянутого кружевами окошка приветственно махнула зардевшейся цветочнице. У подножия Башни бродил безумный старик в развевающихся лохмотьях; пара зевак, видимо, деревенских, глазела на него, как на диковину. Рядом лоточник привлекал покупателей, ловко подкидывая в воздух круглые булочки с маком; хитрый уличный мальчишка поддел умельца под локоть, подхватил булочку, шлепнувшуюся на мостовую, и, ретируясь, врезался на бегу в спокойно кормящуюся голубиную стаю. Голуби взмыли в небо, хлопая крыльями и осыпая площадь пометом; горожане морщились, счищая с одежды свежие птичьи отметины. Луар мрачно усмехнулся.
К радости его возвращения примешивалась некоторая удивленная досада – за плечами долгий путь, и вот, вернувшись, он оказался в самом его начале. Снова в том же месте – как стрелка часов. Как крыса, бегущая по ободу деревянного колеса…
Теперь он стоял перед зданием Университета; кто-то из проходивших мимо студентов узнал его и поздоровался – тщетно, потому что Луар его не заметил. Взгляд его не отрывался от окон библиотеки, двух больших витражных окон, одно из которых было чуть приоткрыто.
Не отдавая себе отчета, он снова сунул руку за пазуху. Ему показалось, что медальон пульсирует в ладони, хотя, скорее всего, это пульсировала в жилах собственная Луарова кровь.
Невозможно без конца играть с собою в прятки. Невозможно не думать о женщине… О той, которая так часто распахивала изнутри эти витражные библиотечные окна и смеялась, и махала рукой мальчику, восседавшему на плечах отца… Да, в общем-то, на плечах совершенно чужого человека, который был потом обижен судьбой – оскорблен в лучших своих чувствах…
Луар криво усмехнулся – что поделаешь. Трудно удержать за пазухой горячий уголь…
Рука, сжимавшая медальон, дернулась, как от ожога. Горячий уголь за пазухой – придет же в голову. Горячий уголь на золотой цепочке.
…В гостинице он заперся на ключ, занавесил окно, вытащил Амулет и положил его на стол – посреди потертой бархатной скатерти. Пластинка лежала смирно, тускло поблескивая золотой гранью; Луар медленно, со вкусом изучал тонкости фигурного выреза, стараясь не замечать при этом бурых пятен ржавчины, расплодившихся на тусклой золотой поверхности.
Вещь, которая умирает. Так сказал старик, умевший запускать по воде прыгающие камушки. Именно так – «вещь, которая умирает. Вместе с нами. Вместе с миром»…
Слишком много сумасшедших стариков, подумал Луар. Тот, что бродит вокруг Башни в рваном одеянии служителя Лаш, тоже любит пророчить о конце света. Чего только не услышишь от безумного старца… Но ржавое золото? Луар привык считать, что золото не ржавеет.
Он накрыл медальон ладонью. Представил его во всех подробностях чистым, без единого пятнышка… Отнял руку. Ржавчина не исчезла – кажется, ее стало больше.
Тогда у реки, в угаре и исступлении, было сказано нечто, чему сам Луар потом дивился. Что-то вроде «Я – Прорицатель»… Если это правда, если он действительно так сказал – что ж, тогда он безумнее всех сумасшедших стариков в этом сумасшедшем мире.
Золотая цепочка лежала на вытертом зеленом бархате, как тусклый ручеек в траве. С каждой минутой Луаром все более овладевало беспокойство: Амулет слишком долго находился вне его, а ему необходимо было постоянно ощущать медальон на своей груди.
Невнятный страх исчез, едва Амулет вернулся на свое место. Луар криво усмехнулся; неизвестно, кто здесь чей хозяин. Ничего не зная о свойствах золотой пластинки, он подозревал только, что медальон гораздо сильнее своего нового господина; впрочем, Луар скромно надеялся когда-нибудь стать с ним вровень.
Некого спросить. Накопилось так много вопросов – но сумасшедший хранитель, швыряющийся святынями, не снизошел до объяснений. Теперь Луар оказался с медальоном один на один, и единственный человек, который может ему помочь – декан Луаян… Его дед, посвятивший долгую жизнь толстой мудрой книге.
Кабинет отца приносил Тории забвение.
Днями напролет она просиживала за огромным столом, глядя перед собой и ни о чем не думая. Всякий, кто проходил в такие часы под дверью ее кабинета, невольно понижал голос и поднимался на цыпочки – будь то зеленый студент либо сам господин ректор. Тише, госпожа Тория работает.
Она действительно работала – часто оставаясь на ночь, гнула спину над книгами, старательно делала выписки, готовясь к лекциям, которым так и не суждено было состояться. Она точно знала, что ей будет страшно подняться на кафедру и посмотреть всем им в глаза…
Она не уточняла, кто такие «все они». Все они знают, что она отреклась от сына; может быть, им известно, почему она это сделала. Той девчонке-комедиантке, невесть как оказавшейся на ее пути, наверняка известно все… Впрочем ее, Торию, и раньше не особенно заботило чужое мнение. Ей хватает собственного судьи, с некоторых пор угнездившегося в душе.
Кабинет недоступен для суеты и осуждения. В кабинет не проникают посторонние мысли; Тория уверила себя, что здесь можно думать только о великих исторических событиях, о боях и царствах, о магах и полководцах… И еще об отце, декане Луаяне.
Она совершала долгие обходы, выискивая в кабинете все то, к чему отец когда-то прикасался. Она собрала в библиотеке все его рукописи и часами глядела на страницы, не видя слов, любуясь только почерком. Целые главы из книги «О магах» сами по себе засели у нее в памяти с точностью до запятой.
Она построила вокруг себя непрочный, зато вполне непроницаемый мир; не спокойствие, но некая иллюзия спокойствия – и все это рухнуло, когда в один из дней в кабинет заглянул возбужденный служитель.
– Госпожа моя! – воскликнул он радостно. – Вот хорошо как, и господин Луар к нам пожаловал, в библиотеке он, сами можете…
