Я смотрела на его лицо будто с высоты птичьего полета. Пологие холмы, два серых озера и запах дыма… И я оставила все, что любила, да так и не дождалась прощения…
Шпага Скитальца вздрогнула на полу – или мне показалось? Дернулась в моей руке ладонь Аланы; Скиталец наступил ногой на клинок.
Что-то глухо проговорила Тория; мне почудилось имя Луаяна.
Темное напряжение. Неведомым мне образом высокий старик искал в паутине времен и пространств одного-единственного человека; этот труд был тяжел. Все мы ощущали каторжные усилия Скитальца; вслед за ним и я напряглась, потянулась, желая помочь, принять на себя часть… ноши… руза… впрячься в эту лямку, ощутить плечи Эгерта и Тории, увидеть впереди прыгающий хвостик бегущей Аланы…
Секунды тянулись, как резиновый жгут.
– Зовите, – проронил Скиталец сквозь зубы. – Зовите его… Ибо он уже в пути. Он в преддверии. Зовите же!!
Молчаливое мгновение тянулось долго, будто всех нас поместили на картину, и мы сидим безмолвные, как на парадном портрете, и только губы Эгерта…
– Луар! – громко крикнула Алана, и ее крик отозвался во мне эхом, как в пустом огромном зале. – Луа- ар!
И снизошла темнота.
Моего мужа не вернуть. Никогда… Ибо Тот, Кто Извне, не оставит в нем ни капли человеческого… Или – ужасная смерть. Гибель Луара против гибели мира…
…Мне плевать на мир. Но ты – ты должен остаться прежним. Я… аким, какой ты есть. Чтобы ты жил, но… не становись Им! Я не могу выбирать… Я хочу от тебя… пусть он будет внуком Фагирры – мне плевать, но не… Луар, услышь. Услышь…
Твое дыхание. Дыхание бесконечно усталого и счастливого человека. И моя гордость – а ведь я тебя спасла…
Спасла?!
И тогда все, что родилось во мне, сплелось в мучительный горячий клубок.
Слепая пленка, разделявшая нас с Луаром. Пленка, залепившая глаза. Пелена времен и расстояний, Дверь на ржавом засове, но то, что во мне, рвется, прорывается, как трава сквозь камень, как птенец из скорлупы, нет ничего сильнее жизни, а моя жизнь – это…
…Они ворвались ко мне в сознание, как врывается ветер в распахнутое окно. Мысли Тории казались синими, горы темно-синих волн, силой и волей своей сравнимых с океанскими. В душе Эгерта жило красно- желтое, с черными впадинами месиво. Горячее и больное желание – умереть за другого и тем самым вернуть его… Алана чувствовала зеленым и теплым, она хотела смотреть и касаться, ощущать руки на плечах – и еще какой-то пруд, кораблик на воде, белые гуси…
…Я помню, как твое сердце билось внутри меня. Оглянись.
Струйки теплого молока брызжут, стекают на дно стакана… пополам с кровью. Как клубника со сметаной. Растрескавшиеся соски и ежедневная боль – почему ты снова не допил, ведь грудь еще полна?.. Потеки молока на полу… Закрываются глаза. И падает тяжелая голова, опрокидывая стакан с белым молочным донцем… Сколько еще сцеживать. Спи.
Все, что я помню о тебе, все, что я знаю о тебе, все, что я о тебе чувствую, – во мне, как плод, навеки. Никакой кровавый инструмент не избавит меня, мальчик, от этого сгустка. И я зову – оглянись.
…Отец Луаян. Смилуйся над нами. Приди из холма, где стережешь Мор… Приди из-под стального крыла, закрывшего тебя от солнца… Приди, пощади своего внука. Своего внука…
…Оглянись. Ты, который стоит между мной и моей смертью. Ты, который не носит в себе моей крови. Мой сын. Я много раз умирал за тебя – смогу и еще. Я предавал тебя – но есть черта, за которой и предательства бессильны. Я готов принять на себя все твои шрамы – только оглянись, сынок…
…Очень большая горькая чаша. Ничего, он пивал кое-что погорше… За всю его жизнь сладкого было всего ничего. Какие-то форели в светлой речке, какие-то муравьиные сражения на горячем белом песке, чьи-то руки на глазах, чьи-то губы…
Она ждет. Она на пороге.
Всю жизнь его награждали ни за что и ни за что наказывали… От него ждали не того, что получалось потом. После давних потрясений его жизни текли, переливаясь одна в одну, без неожиданностей, ровно, как ухоженная дорога… Жизни, потому что их было, кажется, несколько, он сбился со счета еще в первый раз… А теперь, возможно, наступает конец…
…Я червяк. Мокрица. Ларт, помоги…
Теперь тот, другой, мальчик с похожим именем стоит на извечном кольце… Он изберет свой путь, кольцо изменит форму, мир изменится либо погибнет…
Ох, как надоели эти патетические фразы. Гибель мира… Гибель…
Небо, опять. Душно… Не надо!.. Ларт… Помоги. Явись сейчас и помоги мне, я слаб… Я стар и слаб, я не маг… Ларт, приди, явись из могилы, останови!..
И я тоже билась о свою пленку. Все мы бились о свою пленку, пытаясь прорваться туда, где был сейчас он; наши души расшибали себе голову, подобно мухе перед закрытым окном.
И был Скиталец. Он видел больше – но стоял к нам спиной, и только короткие смутные обрывки…
«И она войдет, и Привратник откроет, и станет ей слугой и наместником…» «Петля тумана на мертвой шее. Видишь, с неба содрали кожу… И вода загустеет, как черная кровь…» «И она войдет!» «И она войдет!» «И она…»
И тогда клубок, стоявший во мне, ринулся наружу.
