назад…

«Нет места в этом мире, но, может быть…» По стеклу забарабанил дождь, тут же обернувшийся ливнем.

Как, почему ты не хочешь быть магом, удивился Фагирра.

Луар подошел к окну и оттянул в сторону занавеску; мир по ту сторону стекла утопал в серой мути. Самое время подсесть к огоньку, прижаться к теплому отцовскому боку и послушать историю о славных подвигах, о боях и походах, о разящем оружии и поверженных врагах…

Но-но, ублюдок, сказал призрак крысы. К чему эти сантименты… Дождевая вода размывает глину, где-то на склоне оврага обнажаются кости егеря, загрызенного волками в позапрошлом году…

Рука Луара нащупала на груди медальон.

Молния вспыхнула одновременно с ударом грома, и Луар разглядел на небе голубую сетку вен; в свете следующей вспышки он увидел Амулет на своей ладони – он был изъеден ржавчиной почти полностью.

Следующую молнию он увидел уже через прорезь. Гром оглушил его, как дубина.

…Человек сидел за клавесином; руки его неподвижно лежали на клавишах, и мелодия звучала сама собой. Старинная пастушья песенка, исполняемая с торжественностью гимна.

– Уймись, – сказал человек с кривой улыбкой. – И оставь меня в покое.

Один глаз его был живой и смотрел с мрачной насмешкой; другой, мертвый и неподвижный, казался осколком стекла. Мелодия смолкла; теперь сидящий просто стучал по клавишам длинным сухим пальцем, и звук получался нудный, немузыкальный и однообразный.

– Спроси его, – пробормотал человек, рассеянно наклонив голову к плечу. – Он должен знать… У него большое преимущество – он жив… Хотя это как расценивать… М-м-м… Рано или поздно… А я уже успел, – и он ударил по клавишам, извлекая полный диссонансов аккорд.

– Вы кто? – спросил Луар и не услышал себя. Человек за клавесином пожал плечами:

– Зачем они извратили его имя… И дали его тебе. Перевертыш… он вдруг захлопнул крышку и навалился на нее локтями. Луар отшатнулся – так пристально смотрел единственный зрячий глаз.

– Не обижайся… – незнакомец вздохнул. – Но если ворону вывалять в муке – она все равно не станет лебедем, верно?

– Да, – сказал Луар. Незнакомец вдруг усмехнулся:

– Разве небо покрыто кожей? Голубой кожей? И кровь и сукровица? И пылающие книги? Я знаю, ради чего… Но и он ушел. Да, – и незнакомец печально покивал.

– Я пойду, – шепотом сказал Луар.

– Да кто ж тебя держит, – рассеянно пробормотал незнакомец, снова открывая крышку клавесина.

За спиной у него оказалось огромное, до потолка, зеркало; в зеркале отражался печальный черноволосый мужчина с больными, почти собачьими глазами. Предыдущий Прорицатель, Орвин…

– Свечи только зажги, – сказал человек за клавесином. Пастушья песенка грянула снова – надсадно, как похоронный марш.

…Он открыл глаза.

В кабинете было темно, и за окном лил дождь. На письменном столе оплывала невесть откуда взявшаяся свеча.

В полдень весь город бросил работу, и развлечения, и любовь; недоеденные обеды стыли на столах. Потрясающий слух выгнал на улицу торговцев и белошвеек, студентов и мясников, простолюдинов и аристократов, взрослых, детей и стариков; огромная толпа хлынула по направлению к городским воротам, и чтобы сдержать столпотворение, стражникам не раз и не два пришлось пустить в ход древки копий.

Слух был прост и ошеломляющ: везут Сову!!

Свидетели исторического события знали, что обо всем увиденном они рано или поздно расскажут внукам.

Ворота оказались забиты народом – стража кричала до хрипоты, замахиваясь, а то и охаживая древками чьи-то спины. Толпа, возбужденная и потому не особенно робкая, наконец-то уступила место процессии; Сова сидел на телеге, надменный, как король, которого встречают подданные.

В толпе случилось братание.

Люди вопили и целовались, поздравляли друг друга, бросали в воздух шляпы и обливались слезами облегчения; как-то само собой оказалось, что Сова был чуть не единственным горем большинства горожан и жителей предместья – теперь, говорили они друг другу, теперь-то мы заживем. Теперь все беды позади, эко его, душегуба, и поделом…

Шея Совы была обвязана грязной тряпкой; закованный в цепи, он смотрел по сторонам холодно и высокомерно, и те из горожан, кому выпало несчастье встретиться с ним взглядом, поспешно отводили глаза.

Впереди и позади телеги ехали победители, одолевшие легендарного разбойника и истребившие его шайку; толпа ревела от восторга, а цветочницы бросали в стражников свой товар, не заботясь о потерянном заработке.

На другой телеге везли работу для палача – спутанных сетью разбойников, схваченных живьем. Эти смотрели вниз, и кое-кому из наиболее смелых горожан удалось даже метко запустить в них камнем.

Наконец, замыкал процессию полковник Эгерт Солль. Толпа впала в экстаз.

Даже измученный, даже раненный – а чуть напряженная посадка его выдавала рану, – Солль оставался потрясающе красив. Победа наложила на его благородное лицо некий царственный отблеск – впечатлительные дамочки лишались чувств, те из них, кто был покрепче, отбивали ладони и срывали голоса