оставить на берегу. Вместе с мечом – лишняя тяжесть…

Противоположный берег не желал приближаться. Раз или два ему показалось, что он видит над водой голову плывущего впереди человека; потом он захлебнулся, закашлялся и едва смог справиться с дыханием. Течение сносило его вслед за паромом.

Ансин, думал Солль, рывками проталкивая свое тело сквозь желтоватую, как мед, речную воду. Судья Ансин… Я выполню. Выполни и ты… Я привезу в цепях… Но ты – ты отдай мне сына… Что за вздорные обвинения, ты сам увидишь… А я – я исполню…

Стена камыша была совсем рядом, когда твердые от мышц, мокрые, цепкие руки явились из толщи вод и вцепились Соллю в глотку.

Перед глазами его поплыли цветные пятна; светящиеся искорки за сновали вверх-вниз, поверхность воды отдалилась и сделалась похожа на мутную пленку рыбьего пузыря. Могучие руки на его шее сжимались все сильнее, Эгерт почувствовал, что теряет сознание, из последних сил изогнулся рывком и впервые так близко увидел Сову – черные волосы и борода шевелились, как водоросли, злорадно горели прищуренные глаза, а из широких ноздрей один за другим вырывались пузырьки.

Слабеющая Соллева рука нащупала у пояса кинжал.

Злорадное лицо перекосилось яростью и болью; вода замутилась, и хватка на Соллевой шее ослабла. Сквозь темноту в глазах он сумел-таки прорваться к солнцу; он дышал и дышал, со всхлипом, со свистом, хватая воздух носом и ртом, порами кожи и опустевшими легкими.

В следующую секунду рука его перехватила руку Совы с зажатым в ней лезвием; Солль не мог разглядеть оружия, видел только блики солнца на металле, белые блики среди желтой воды. Над поверхностью Сова не казался таким зловещим, волосы липли ему на лицо и мешали смотреть…

Некоторое время они молча боролись, то уходя в глубину, то снова поднимаясь на поверхность. Сова был силен, ухожен и сыт; противником Совы был человек, всадивший клещи в грудь Фагирры, дорогого «господина». Атаман узнал Солля сразу. Ничтожная рана, нанесенная Эгертовым кинжалом, злила – но не более того. Вот только вода все время мутится…

Но и Эгерт тоже был силен; смятение от первых минут схватки сменилось свирепой радостью действия – наконец-то. Столько долгих пустых дней, столько бесплодной борьбы с самим собой – и вот перед ним настоящий враг, явный и мощный, и не надо больше копаться в собственной душе, следует лишь слушать приказы тела… А тело его – воин, вышколенный с детства, наделенный и силой и нюхом, следует лишь дать ему волю…

Эгерт с трудом оторвал от своего горла цепкую волосатую руку. Весь смысл борьбы заключался теперь в одном простом действии – схватить воздух самому и не дать вздохнуть противнику, удушить, притопить, дождаться, пока объятия врага ослабеют; при этом ярость или страх уменьшают шансы на победу, ибо хладнокровный, уверенный в себе человек способен дольше сдерживать дыхание. Тут у Солля было преимущество, ибо Сова не был хладнокровен. Сова ненавидел, он был горяч и азартен и потому скорее начинал задыхаться – но в последний момент всегда вырывался наверх, и Солль никак не мог подмять под себя эту мощную жизнелюбивую тушу.

И Эгертов кинжал, и мясницкий нож Совы давно почивали на дне; вцепившихся друг в друга противников вынесло на мелководье, и борьба продолжалась в черной илистой мути. Сова ухитрился встать на ноги, захватить мертвой хваткой Эгертовы плечи и всем весом навалиться сверху но Солль поднырнул под противника и сбил его с ног, лишив преимущества, снова окунув в непроглядную муть…

Камыш стоял совсем рядом – в рост высокого человека. В какое-то мгновение Эгерт потерял противника, заметался в панике – и тут же снова обнаружил его, уже выбирающегося на берег; Эгерт решил было, что враг бежит – однако Сова просто видел то, чего не заметил полковник Солль. В камышах застряла лодочка – наследство от сбежавшего в панике рыбака; проваливаясь по колено в илистую кашу, Сова добрался до лодки и схватил лежащее на корме весло – широкое, как лопата, с тяжелой толстой ручкой.

Силы тут же сделались не равны; Сова наступал на Эгерта, и огромный рот его тянулся от уха до уха. С черной бороды ручьями лилась вода, глаза горели злобно и победоносно – Сова не только защищал свою жизнь и свободу, он мстил за давно погибшего «господина».

Ноги обоих увязали в иле; то тут, то там плюхались в воду потревоженные лягушки, над теплой тиной вилась мошкара. Эгерт чувствовал, как сквозь босые пальцы ног продавливается нежная грязь, – давно забытое ощущение, что-то из детства, как странно и некстати…

Сова усмехнулся и ткнул веслом – умело ткнул, без размаха, коротко и сильно; Эгерт Солль, прославленный фехтовальщик, увернулся. В следующую секунду Сова ударил понизу – Эгерт не мог подпрыгнуть, ноги его увязали в иле. Угадав движение противника, он всеми силами попытался уклониться – но Сова все равно попал.

Весло угодило Эгерту выше колена; на мгновение он потерял способность видеть и соображать, и после секундного провала в памяти обнаружил, что лежит на спине, что высоко-высоко в синем небе парит голова Совы – мокрая, лохматая, с необъятным ощеренным ртом, и рядом – весло, видимое с торца, занесенное и уже падающее в ударе…

Солль перекатился. Весло ударило в тину, Сова зарычал – и лицо его сразу оказалось близко, так, что стали видны черные точечки в коричневых с ободком глазах:

– А-а-а… Ща-а…

Весло легло поперек Эгерту поперек горла; захрипев, он беспомощно ударил руками – и правая ладонь его натолкнулась в тине на круглое и острое, как осколок зеркала. Судорожно сжав находку в ладони, Солль вслепую ударил туда, где должно было быть нависавшее над ним лицо.

Сова взревел; Эгерт ударил еще и еще. В руках у него был осколок большой раковины – неправильной формы перламутровый нож. Сова понемногу ослабил хватку – из его шеи лилась кровь, красные ручейки из глубоко рассеченного лба заливали глаза и скатывались по бороде.

Рванувшись из последних сил, Эгерт оттолкнул от своего горла душившее его весло, полоснул Сову по протянувшейся руке, откатился в сторону и встал на четвереньки. Раковина раскололась на два красивых и бесполезных перламутровых осколка.

Сова рычал, зажимая рану на плече. Черные сосульки волос падали ему на лицо, и сквозь них, как сквозь лесную чащу, проглядывали полные боли и ненависти круглые глаза.

– Сдавайся, – сказал Эгерт хрипло.