Рыдания женщины на дороге на минуту стихли – и слышно стало, как в траве надрываются, стрекоча, разомлевшие кузнечики.
Женщина на дороге подняла лицо; в какой-то момент Эгерту померещилось, что глаза их встретились – но то был самообман, женщина не видела никого и ничего, и Солль с его вооруженным до зубов отрядом был для нее так же безразличен, как эти кузнечики…
Хуторяне смотрели. На стражников, на женщину, на кидающуюся под копыта собаку и на черный обезображенный труп.
Тогда полковник Эгерт Солль вскинул над головой руку, повернул коня и поскакал, увлекая по горячему следу свой онемевший отряд.
Ночь положила конец преследованию.
Сова – а Эгерт скоро уверился, что сидит на хвосте у самого Совы – неприкрыто издевался. Разбойники уходили врассыпную – уведенный с хутора скот непостижимым образом потерялся среди больших и малых поселений, жители который клялись чем угодно, что никаких разбойников не видели ни разу в жизни. Озверевший Эгерт закатил оплеуху здоровенному парню, который явно лгал, бегая глазами – парень охнул, облился кровью и жалобно запричитал о доле земледельца, землепашца, которого всяк норовит обидеть…
Под вечер отряд вошел-таки в лес – но сгустившаяся темнота скрыла даже те скудные разбойничьи следы, которые удавалось высмотреть Соллевым разведчикам. Полковник сжал зубы и скомандовал привал.
В затухающем костре подергивались черные угольки прогоревших веток; Эгерт смотрел, как чья-то рука в задумчивости ворошит угли тонкой палкой с горячей искрой на конце. Ему вдруг ясно представилось, что это Луар сидит рядом с ним у огня – тот любил в свое время и ночные костры, и такие вот прутики с угольком, и красные узоры, на мгновение зависающие в темном воздухе…
Эгерт поднял голову. Молодой стражник поймал его взгляд, смутился и отвернулся, бросив палочку в огонь.
Это был на редкость молчаливый привал – не было сказано ни слова, только скрипела и возилась ночь, вышагивали часовые да трещал огонь. Ночной костер виден издалека, Сова опять знает больше, нежели полковник Солль; Сова снова хозяин положения, не зря так торжествующе ухают среди черного леса его лупоглазые тезки…
Эгерт подмостил в изголовье седло и лег, укрывшись плащом. Над ним висела многослойная темнота – беззвездное небо, затянутое тучами, невидимые кроны, неведомая ночная жизнь…
Он глубоко вдохнул запах земли и леса – и тогда пальцы его, судорожно сжавшись, вцепились во влажную шкуру травы.
Муравей на огромной карте, где вышит шелком ночной лес, где не отмечены тропы и тропинки, где тут и там торчат булавки с красными головками костров… И крыши деревень, и ниточка ручья, протянувшаяся к синей ленточке реки… Спинки шелковых мостов – здесь и здесь… И ниточка парома. И очертания оврагов. И буреломы, которых нет на карте… Хлещут по щекам ветки. Чужая воля становится своей, Эгерт Солль сидит, ухмыляясь, в своей берлоге и ждет, когда поутру другой Эгерт Солль, считающий себя охотником, совершит очередной безнадежный бросок… Безнадежный, потому что…
Эгерт сел. Лейтенант Ваор, прикорнувший неподалеку, испуганно вскинулся:
– А?!
Медведь в погоне за стаей шершней. Очень отважный, очень глупый мишка…
Эгерт кивнул лейтенанту и улегся снова; в прореху облаков над ним заглянула одна-единственная, тусклая звездочка. Эгерт с удивлением понял, что она не белая, а зеленоватая, как кошачий глаз.
Он закрыл глаза – и на черном небе собственных век увидел созвездие. Россыпь родинок на высокой шее. Не сейчас… Нельзя.
Наутро отряд был шокирован приказом своего полковника. Презирая здравый смысл, Эгерт Солль повелел бросить преследование по вчерашнему свежему следу и круто повернуть на север – к реке.
Стражники роптали. Стражники скрежетали зубами и переглядывались, даже лейтенант Ваор, боявшийся Солля как огня, осмелился на некое подобие бунта: как же… след же… хутор же… Господин полковник, да видано ли?!
Господин полковник оскалился и выхватил меч. Лейтенант Ваор отшатнулся – но полковник всего лишь вскинул оружие над головой, поклявшись, что следующий, кто задумает обсуждать с ним его приказы, повиснет на первом же крепком суку.
Лейтенант Ваор притих – однако недовольство не улеглось. Никто из следовавших за Соллем людей не сомневался теперь, что по возвращению в город полковника ждет открытый бунт; играя желваками и переживая предстоящее поражение, стражники влачились за Соллем – а он, окончательно спятив, погонял и погонял. Скоро отряд несся сквозь лес, оставляя на сучьях обрывки одежды, и ни у кого не осталось времени даже на ругань – все силы уходили на то, чтобы обогнуть и прорваться, не налететь на ствол и не изувечить лошадь…
Потом лес поредел, и обезумевший полковник пустил свою лошадь в галоп.
Вскоре между стволами впереди замелькало небо; через несколько минут отряд вырвался на открытое место, к реке. Вдоль берега тянулась дорога, а поодаль виднелась и переправа – широкий паром успел добраться уже до половины реки, и был он перегружен. Более десятка лошадей и столько же спешившихся всадников, паромщику приходится несладко…
На берегу ожидали переправы еще всадники – несколько десятков, как сосчитал про себя Эгерт. Ему показалось, что все это уже было когда-то, что в каком-то сне он видел и этот паром, и эти обернувшиеся к нему лица – а выражение их казалось у всех одинаковым, впрочем, издалека не разглядеть…
За спиной у него кто-то ахнул. В ту же секунду над рекой грянул пронзительный, раздирающий уши свист, и там, на пароме, панически заржали лошади.
Попал, подумал Эгерт с удивлением. В детстве он забавлялся, бросая камушки с закрытыми глазами, и иногда – нечасто, но все-таки – ухитрялся попасть в узкое горлышко глиняного кувшина… Это вслепую-то… И всякий раз испытывал такое вот радостное удивление – попал…
