привычка?

Надо было укладывать чемодан и думать о завтрашнем дне, но Аспирин, чья голова с каждой секундой все более прояснялась, сидел, опустив плечи, и вспоминал Ольку, одноклассницу, с которой они целовались в школьной подсобке. Олька сейчас в Америке, и у нее все хорошо.

И у Аспирина все хорошо. За исключением того, что он мерзавец и трус, жизнь его пошла вразнос, и неизвестно, чем кризис закончится. Нет, родители его не оставят – натыкают носом в лужу, как нашкодившего щенка, да и пристроят где-нибудь, благо с английским у Аспирина всегда было о-кей…

Он взял со стола бритвенный прибор в кожаном футляре – подарок отца на день рождения – и положил в чемодан поверх костюма. И в этот момент решил вдруг не ехать в Лондон. Вот просто не ехать, и все.

Разве он виноват в чем-то? Разве он задолжал кому-то денег? Разве он с кем-то ссорился? И кто такой Вискас, чтобы запугивать ди-джея Аспирина, человека вполне известного и любимого тысячами людей?

Он никуда не поедет!

Свалилась с плеч тяжелая гора. Аспирин представил, как изменятся глаза Алены, когда он сообщит ей о своем решении. И он встал, чтобы пойти и обрадовать ее, но в это время грянул дверной звонок, и Аспирин покрылся мурашками с головы до пят.

Может, это Ирина? Или консьержка тетя Света? Или почтальон?

Почему не улетел сегодня, ведь мог же, мог! Была в мышеловке щелка – не выскользнул, замешкался, протормозил!

Алена играла. В дверь позвонили снова – длинно и требовательно.

Аспирин поднялся. Вышел в прихожую. Посмотрел в дверной глазок.

Прямо перед ним, почти закрывая прихожую, зависло чье-то развернутое удостоверение.

– Держи медведя! – сдавленно прошептал Аспирин. – Держи… Скажи ему – фу! Нельзя!

Скрипка в гостиной умолкла.

Вошло человек десять – в бронежилетах и черных масках, как будто Аспирин был не ди-джеем, а по крайней мере беглым олигархом. Никаких понятых не нашлось и в помине – видимо, со времен фильма «Следствие ведут знатоки», любимого Аспирином в раннем детстве, процедура задержания бандитов несколько изменилась.

– Гримальский? Вы задержаны.

– На каком основании?

– Вам объяснят.

На запястьях защелкнулись наручники.

В квартире запахло чужим потом и куревом. Люди с автоматами рассыпались, заполоняя все, будто собираясь занять здесь круговую оборону. Обладатель корочек, единственный в этой компании, кто не прятал лицо под маской, остановился над раскрытым чемоданом:

– Далеко собрались, Алексей Игоревич?

Захлопнулась дверь. Аспирин не мог понять, сколько минут прошло с начала «операции»: три? Тридцать?

– Алена! – позвал он хрипло. – Держи…

Мишутка сидел на диване, глядел на пришедших пластмассовыми гляделками и не делал попыток к сопротивлению. Ни малейших. Смирная пушистая игрушка.

Рядом с Мишуткой сидела, склонив перевязанную голову, Алена. Не обращала ни малейшего внимания на творившийся вокруг кошмар. Аспирин не сразу понял, чем она занята: Алена меняла на скрипке струны.

Она решила волшебной песней увести черных мордоворотов в страну добра и любви? Прямо сейчас?

– Алена, позвони Ирине… Потом… Пусть она… – голос у него срывался.

Алена и виду не подала, что слышит его. Ей никак не удавалось протолкнуть струну в дырочку на колке.

– Идемте, Гримальский. Надевайте куртку.

– Подождите! Здесь больной ребенок, я должен…

Его ткнули в живот костяшками пальцев – несильно. Аспирин обмер от боли и согнулся пополам; его потащили в двери, он видел плитки пола собственной прихожей – домашние, знакомые плитки, часть нормальной жизни, которая была так бездарно просажена, и, возможно, потеряна навсегда.

– Вы не имеете права! – просипел он на остатках дыхания.

Алена настраивала скрипку. Аспирину был знаком этот звук – он много раз слышал его еще в детстве. Когда родители водили его на «Лебединое», и перед началом балета в оркестровой яме…

Он ухватился скованными руками за дверной косяк:

– Подождите!

Его ударили по пальцам, и в эту секунду зазвучала мелодия.

Это была совсем другая музыка, не та, что Аспирин слышал в переходе. Не громко, не сильно, подчеркнуто сдержанно, зловеще; Аспирин сполз на пол, но никто больше не стал его бить.

Пальцы, державшие его за воротник рубашки, разжались.