могу ничего иметь против нее. Я встретил ее сегодня, – продолжал я небрежно.

– Где? – спросила Прюданс, которая смотрела на меня и, вероятно, спрашивала себя: «Неужели это тот самый человек, который был так влюблен?»

– В Елисейских полях, она была с другой женщиной, очень красивой. Кто это?

– Как она выглядит?

– Блондинка, стройная, с буклями; синие глаза, очень изящная.

– Ах, это Олимпия; действительно, она очень красива.

– С кем она живет?

– Ни с кем и со всеми.

– А где она живет?

– Улица Тронше... Вы собираетесь за ней поухаживать?

– Возможно.

– А Маргарита?

– Я солгу, если скажу, что не думаю о ней совсем; но я принадлежу к тем людям, которые обращают большое внимание на то, как с ними порвали. Ну а Маргарита так легкомысленно со мной рассталась, что я считаю себя большим дураком за то, что был так влюблен в нее; а я был очень влюблен в эту женщину.

Вы понимаете, каким тоном я старался говорить; пот выступил у меня на лбу.

– Она вас тоже очень любила и теперь еще любит, вот вам доказательство: встретив вас сегодня, она сейчас же пришла ко мне и рассказала об этом. Когда она пришла, она вся дрожала и была близка к обмороку.

– Ну, и что она вам сказала?

– Она мне сказала: «Он, наверное, придет к вам», и просила меня молить вас о прощении для нее.

– Я ей простил, вы можете ей это передать. Она добрая девушка, но погибшая; я должен был предвидеть то, что она со мной сделала. Я ей даже благодарен за ее решение; теперь я сам задаю себе вопрос, к чему нас мог привести мой план жить исключительно с ней. Это было безумие.

– Она будет очень довольна, что вы признали неизбежность ее поступка. Ей пора было расстаться с вами, мой друг. Жалкий поверенный, которому она предложила продать ее обстановку, спросил у ее кредиторов, сколько она им должна; те испугались, и через несколько дней должен был быть аукцион.

– А теперь все уплачено?

– Почти.

– Кем?

– Графом N... Ах, мой друг, есть люди, специально для этого созданные. Он дал двадцать тысяч франков и таким образом достиг своей цели. Он отлично знает, что Маргарита не любит его, но это ему ничуть не мешает быть очень милым по отношению к ней. Вы видели, он выкупил ее лошадей, драгоценности и дает ей столько же денег, сколько давал герцог; если она захочет жить спокойно, этот человек долго останется с ней.

– А что она делает? Живет в Париже?

– Она ни за что не хотела возвращаться в Буживаль с тех пор, как вы уехали оттуда. Я сама отправилась туда за ее вещами, да и за вашими: вы можете их получить у меня, за исключением вашего маленького портфеля с монограммой. Маргарита оставила его у себя. Если хотите, я могу его потребовать у нее обратно.

– Пускай он останется у нее, – пробормотал я, чувствуя, что слезы выступают у меня на глазах при воспоминании об этой деревне, где я был так счастлив, и при мысли, что Маргарита хотела сохранить у себя мою вещь.

Если бы она вошла в эту минуту, моя решимость мстить ей испарилась бы и я упал бы к ее ногам.

– Должна признаться, – продолжала Прюданс, – Маргарита никогда не была такой, как теперь: она почти совсем не спит, разъезжает по балам, поздно ужинает и даже напивается. Недавно, после одного ужина, она провела неделю в постели; а когда доктор позволил ей встать, она снова принялась за то же, рискуя умереть. Вы зайдете к ней?

– Зачем? Я зашел к вам, потому что вы всегда ко мне хорошо относились и потому что я знал вас раньше, чем Маргариту. Благодаря вам я стал ее любовником, и вам также я обязан тем, что перестал им быть.

– Ах, бог мой, я сделала все, что могла, чтобы она бросила вас, и уверена, что в будущем вы не будете на меня сердиться за это.

– Я вдвойне вам благодарен, – сказал я, поднимаясь. Мне было неприятно, что Прюданс слишком серьезно принимает все мои слова.

– Вы уходите? – спросила она.

– Да.

Я узнал все, что мне было нужно.

– Когда мы опять увидимся?

– Скоро. Прощайте.

– Прощайте.

Прюданс проводила меня до дверей, я вернулся домой, со злыми слезами на глазах и с жаждой мести в сердце.

Итак, Маргарита была такая же продажная женщина, как все другие; итак, та глубокая любовь, которую она питала ко мне, не могла побороть желания вернуться к прежней жизни.

Вот что я говорил себе в бессонные ночи; но если бы я обдумал все хладнокровно, я разглядел бы за этой шумной жизнью Маргариты желание прогнать назойливые мысли, неотвязчивые воспоминания.

К несчастью, дурные страсти брали верх, и я придумывал способы помучить бедняжку.

Да, человек становится очень жалким и гадким, когда затронута какая-нибудь его страсть.

Олимпия, с которой я встретил Маргариту, была ее близкой знакомой. Она очень часто посещала ее с тех пор, как вернулась в Париж. Олимпия собиралась дать бал, и так как я рассчитывал, что Маргарита будет там, то постарался получить на этот бал приглашение.

Я приехал туда очень грустно настроенный и застал бал в полном разгаре. Много танцевали, много кричали, и во время кадрили я увидел Маргариту, танцевавшую с графом N... Весь его вид был исполнен тщеславия и, казалось, говорил: «Эта женщина принадлежит мне!»

Я стал около печки, как раз напротив Маргариты, и смотрел, как она танцует. Как только она меня увидела, она сейчас же заволновалась. Я сделал вид, что только сейчас ее заметил, и небрежно приветствовал ее глазами и рукой.

Когда я вспомнил, что после бала она уедет не со мной, а с этим богатым дураком, когда я представлял себе то, что, по всей вероятности, будет, когда они приедут к ней, кровь приливала у меня к голове и являлось желание смутить их любовь.

После кадрили я пошел поздороваться с хозяйкой дома, которая выставляла всем напоказ великолепные плечи и ослепительную грудь.

Эта женщина была красива, по совершенству форм даже красивее Маргариты. Я понял это особенно хорошо, когда подметил взгляды, которые бросала Маргарита на Олимпию во время нашего разговора. Человек, который станет любовником этой женщины, может гордиться не меньше графа N...; она была так красива, что могла внушить такую же страсть, как и Маргарита.

В то время у нее не было любовника. Нетрудно было стать им. Нужно было только показать достаточно золота, чтобы обратить на себя внимание.

Я решился. Эта женщина должна была стать моей любовницей.

Я начал добиваться своей цели и пригласил Олимпию.

Через полчаса Маргарита, бледная как смерть, надела шубу и уехала с бала.

И это уже меня обрадовало, но этого было мало. Я понял, какую власть имею над этой женщиной, и начал ею злоупотреблять.

Когда я вспоминаю, что она умерла, я задаю себе вопрос: простит ли мне Создатель когда-нибудь зло, содеянное мною?