в этот час и в этой тьме.

Пробило два часа. Я подождал еще немного. Только часы нарушали молчание своим монотонным, размеренным тиканьем.

Я ушел наконец из этой комнаты, где все предметы приняли печальный облик, который передается окружающей обстановке печальным одиночеством души.

В соседней комнате я застал Нанину, уснувшую над работой. Когда я открыл дверь, она проснулась и спросила, вернулась ли барыня.

– Нет, но, если она вернется, скажите ей, что я не мог справиться со своим беспокойством и отправился в Париж.

– Так поздно?

– Да.

– Но как? Ведь вы не найдете извозчика.

– Я пойду пешком.

– Дождь идет.

– Ну так что же?

– Барыня вернется, а если не вернется, можно утром поехать справиться, что ее задержало. Вас убьют на дороге.

– Нет никакой опасности, Нанина; прощайте.

Девушка принесла пальто, подала мне его и предложила пойти разбудить вдову Арну и узнать у нее, нельзя ли достать экипаж; но я отказался, убежденный, что потеряю на эту маловероятную попытку больше времени, чем мне нужно, чтобы пройти половину пути.

К тому же мне необходим был свежий воздух и физическое утомление, чтобы пересилить нервное возбуждение, которое меня охватило.

Я взял ключ от квартиры на улице д’Антэн и, попрощавшись с Наниной, которая меня проводила до ограды, ушел.

Сначала я побежал, но земля была вязкая, и я скоро устал. Через полчаса такой ходьбы я должен был остановиться, я весь был в испарине. Я перевел дыхание и продолжал идти. Ночь была такая темная, что каждую минуту я боялся наткнуться на деревья, которые вдруг вырастали передо мной и производили впечатление больших призраков, бегущих на меня.

Я встретил одного или двух ломовых извозчиков, которых быстро оставлял за собой.

Коляска проехала по направлению в Буживаль. Когда она миновала меня, у меня появилась надежда, что Маргарита сидит в ней.

Я остановился и крикнул:

– Маргарита! Маргарита!

Никто мне не ответил, коляска удалилась. Я продолжал свой путь.

Мне понадобилось два часа, чтобы дойти до заставы.

Вид Парижа вернул мне силы, и я бегом побежал по длинной аллее, по которой я столько раз проходил раньше. В эту ночь там никого не было.

Как будто я путешествовал по мертвому городу.

Начало светать.

Когда я пришел на улицу д’Антэн, город начал уже понемногу просыпаться.

В церкви пробило пять часов в тот момент, когда я входил в дом номер девять.

Я сказал свое имя швейцару; он получил от меня достаточно денег и знал, что я имею право приходить в пять часов к мадемуазель Готье.

Я прошел без затруднения.

Я мог у него спросить, дома ли Маргарита, но он мог мне ответить отрицательно, а я предпочитал сомневаться еще две лишние минуты, так как, сомневаясь, не переставал надеяться.

Я прислушался у двери, стараясь уловить какой-нибудь шум, движение.

Ничего, буживальское молчание, казалось, переселилось сюда.

Я открыл дверь и вошел.

Все занавеси были плотно закрыты.

Я открыл их в столовой и направился в спальню.

Я бросился к шторам и сильно потянул за шнурок.

Шторы поднялись, слабый свет проник в комнату, я подбежал к постели.

Она была пуста!

Я открывал все двери одну за другой и заходил во все комнаты.

Нигде – никого.

С ума можно было сойти!

Я прошел в уборную, открыл окно и несколько раз позвал Прюданс.

Окно мадам Дювернуа не открывалось.

Тогда я спустился к швейцару и спросил, приходила ли мадемуазель Готье сюда днем.

– Да, – ответил он, – с мадам Дювернуа.

– Она ничего не велела мне передать?

– Ничего.

– А куда они потом отправились?

– Они сели в экипаж.

– В какой экипаж?

– Собственный.

Что все это значило?

Я позвонил у соседнего подъезда.

– Вам к кому, барин? – спросил швейцар, отворив дверь.

– К мадам Дювернуа.

– Ее нет дома.

– Вы наверное знаете?

– Да, барин, вот письмо для нее: оно лежит со вчерашнего вечера, и я еще его не передавал.

И швейцар показал мне письмо, на которое я машинально посмотрел.

Я узнал почерк Маргариты.

Я взял письмо.

На конверте было сказано:

«Мадам Дювернуа для передачи господину Дювалю».

– Это для меня письмо, – сказал я швейцару и показал ему на адрес.

– Ах, вы господин Дюваль? – спросил швейцар.

– Да.

– Теперь я вас узнаю, вы часто бываете у мадам Дювернуа.

На улице я тотчас разорвал конверт.

Если бы молния упала к моим ногам, я не так бы испугался, как прочтя это письмо.

«Когда вы будете читать это письмо, Арман, я буду уже любовницей другого. Между нами все кончено.

Возвращайтесь к отцу, мой друг, поезжайте к вашей сестре, чистой девушке, которая не знает о нашей грязи, и около нее вы забудете скоро те страдания, которые вам причинила погибшая девушка Маргарита Готье; вы любили ее, и вам она обязана единственными счастливыми моментами своей жизни, которая, по счастью, недолго протянется».

Когда я прочел последние слова, мне казалось, что я сошел с ума.

Одно мгновение я боялся упасть на мостовую. Облако застилало мне глаза, и кровь стучала в висках.

Однако я оправился, оглянулся кругом, удивленный, что жизнь по-прежнему идет дальше, независимо от моего несчастья.

Я не был достаточно силен, чтобы перенести в одиночестве удар, который мне нанесла Маргарита.

Тогда я вспомнил, что отец тут, в городе, что через десять минут я могу быть около него и что он всегда