которой позже смеются.

В конце концов не трудно было одержать победу над этим воспоминанием; я потерял Маргариту из виду со времени ее отъезда, и, как я вам уже рассказывал, когда она прошла мимо меня по коридору Варьете, я не узнал ее.

Правда, она была под вуалью, но раньше, два года тому назад, мне не нужно было бы ее видеть, чтобы узнать, я бы почувствовал ее.

Мое сердце все-таки забилось, когда я узнал, что это она; и двух лет, проведенных в разлуке, словно и не было.

– Однако, поняв, что я по-прежнему влюблен, – продолжал Арман после небольшой паузы, – я вместе с тем почувствовал себя более сильным, чем раньше, и у меня было желание встретиться с Маргаритой, чтобы показать ей, что я перерос ее.

Какими доводами, какими уловками пользуется сердце, чтобы добиться желаемых результатов.

Я не мог дольше оставаться в коридоре, вернулся на свое место в партере и окинул быстрым взглядом всю залу, чтобы найти ее ложу.

Она была в бенуаре, совсем одна. Она сильно изменилась, как я вам говорил, и на ее губах я уже не находил больше безразличной улыбки. Она много выстрадала и, видимо, не переставала страдать.

Уже наступил апрель, а она была одета по-зимнему – вся в бархате.

Я смотрел на нее так упорно, что мой взгляд привлек ее внимание.

Она посмотрела на меня несколько секунд, взяла свой лорнет, чтобы лучше разглядеть, и, должно быть, узнала, но не могла точно вспомнить, кто я; когда она отложила лорнет, по ее губам скользнула улыбка, приветливая улыбка женщины в ответ на поклон, которого она как бы ждала от меня; но я не ответил на ее улыбку, чтобы иметь над ней перевес и забыть в тот момент, когда она вспомнила.

Ей показалось, что она ошиблась, и она отвернулась.

Подняли занавес.

Я часто видел Маргариту в театре, и никогда она не интересовалась тем, что играли.

Что касается меня, то спектакль меня тоже очень мало занимал, и я следил все время за ней, стараясь, чтобы она этого не замечала.

Я видел, что она обменялась взглядами с женщиной, занимавшей ложу напротив нее; я посмотрел на эту ложу и узнал в ней мою хорошую знакомую.

Раньше она была на содержании, потом поступила на сцену, но не имела там успеха; теперь, рассчитывая на свои связи с парижскими кокотками, занялась коммерцией и открыла модную мастерскую.

В ней я увидел средство встретиться с Маргаритой; воспользовавшись моментом, когда она посмотрела в мою сторону, я послал ей привет рукой и глазами.

То, чего я ожидал, случилось: она меня позвала в свою ложу.

Прюданс Дювернуа была толстая сорокалетняя женщина; с ней не нужно проявлять много дипломатии, чтобы узнать от нее все, что захочешь, тем более если это так же просто, как то, что мне нужно было знать.

Я дождался, когда она снова стала переглядываться с Маргаритой, и спросил ее:

– На кого это вы так смотрите?

– На Маргариту Готье.

– Вы ее знаете?

– Да, я делаю ей шляпы, и она живет рядом со мной.

– Вы живете на улице д’Антэн?

– В седьмом номере. Окно ее уборной находится напротив моего.

– Говорят, она мила.

– Вы с ней незнакомы?

– Нет, но мне бы очень хотелось с ней познакомиться.

– Хотите, я позову ее к нам в ложу?

– Нет, я предпочитаю, чтобы вы меня представили ей.

– У нее?

– Да.

– Это труднее.

– Почему?

– Потому, что ей покровительствует очень ревнивый старый герцог.

– Покровительствует! Это мило.

– Да, покровительствует, – возразила Прюданс. – Бедный старик, должно быть, не сумел быть ее любовником.

Прюданс мне рассказала, как Маргарита познакомилась с герцогом в Баньере.

– Поэтому она одна здесь? – продолжал я.

– Конечно.

– Но кто ее проводит?

– Он.

– Он приедет за ней?

– Сию минуту.

– А кто вac проводит?

– Никто.

– Предлагаю вам свои услуги.

– Но вы не одни.

– Располагайте нами обоими.

– Кто такой ваш друг?

– Очень милый и умный малый, он будет очень рад познакомиться с вами.

– Хорошо, я согласна, по окончании этой пьесы мы все вместе уедем.

– Отлично, я предупрежу только своего приятеля.

– Идите. Посмотрите, – сказала Прюданс, когда я выходил из ложи, – вот герцог входит в ложу Маргариты.

Я взглянул.

Действительно, позади молодой женщины уселся семидесятилетний старик и подал ей мешочек с конфетами, которые она сейчас же начала с улыбкой доставать; потом она положила его на барьер ложи и сделала Прюданс знак глазами, казалось, говорившими:

– Не хотите ли?

– Нет, – ответила Прюданс.

Маргарита опять взяла мешочек, повернулась к герцогу и начала с ним болтать.

Смешно рассказывать все эти подробности, но все, что касается этой женщины, так свежо в моей памяти, что я не могу не рассказать об этом.

Я пошел предупредить Гастона о том, что решил за него и за себя. Он согласился.

Мы оставили свои места и отправились в ложу мадам Дювернуа.

Едва мы открыли дверь из партера, как должны были остановиться и пропустить Маргариту и герцога, которые уходили.

Я отдал бы десять лет своей жизни за то, чтобы быть на месте этого старика.

На бульваре он усадил ее в фаэтон, которым сам правил, и они исчезли из виду на великолепных лошадях.

Мы вошли в ложу к Прюданс.

Когда пьеса была окончена, мы сели на простого извозчика и поехали на улицу д’Антэн. У дверей своего дома Прюданс предложила нам зайти к ней посмотреть ее мастерскую, которую мы не видели и которой она очень гордилась. Вы поймете, с каким восторгом я согласился.

Мне казалось, что я мало-помалу приближаюсь к Маргарите, и вскоре навел разговор на нее.

– Старый герцог у вашей соседки? – спросил я Прюданс.