Августейший узник прошел по подъемному мосту, охраняемому двумя солдатами, прошел в три двери нижней части донжона и в три двери нижней части лестницы, затем, предшествуемый де Нансе, поднялся на один этаж. Тут командир охраны, видя, что Генрих собирается подняться выше, сказал:

– Ваше величество! Остановитесь здесь.

– Ага! – останавливаясь, сказал Генрих. – По-видимому, меня удостаивают второго этажа.

– Государь! – сказал де Нансе. – С вами обращаются как с венценосной особой.

«Черт их возьми! – подумал Генрих. – Два-три этажа выше нисколько меня не унизили бы. Тут слишком хорошо: это может вызвать подозрения».

– Ваше величество! Не угодно ли вам последовать за мной? – спросил де Нансе.

– Господи Иисусе! – воскликнул король Наваррский. – Вы прекрасно знаете, сударь, речь здесь идет отнюдь не о том, что мне угодно и чего мне не угодно, а о том, что приказывает мой брат Карл. Есть приказ – следовать за вами?

– Да, государь.

– В таком случае я следую за вами.

Они пошли по длинному проходу вроде коридора, выходившему в довольно просторный зал с темными стенами, который имел крайне мрачный вид.

Генрих беспокойно огляделся вокруг.

– Где мы? – спросил он.

– Мы проходим по допросной палате, ваше величество.

– А-а! – произнес король и принялся разглядывать зал еще внимательнее.

В этом помещении было всего понемногу: кувшины и станки для пытки водой, клинья и молоты для пыток сапогами; кроме того, почти весь зал опоясывали каменные сиденья для несчастных, ожидавших пытки, а над сиденьями, на уровне сидений и у изножия сидений были вделаны в стены железные кольца, но вделаны не симметрично, а так, как того требовал тот или иной род пытки. Сама близость этих колец к сиденьям достаточно ясно указывала, что они здесь для того, чтобы привязывать к ним части тела тех, кто будет занимать эти места.

Генрих пошел дальше, не сказав ни слова, но и не упустив ни одной подробности этого гнусного устройства, запечатлевшего, так сказать, на этих стенах повесть о страданиях.

Внимательно глядя вокруг, Генрих не посмотрел под ноги и споткнулся.

– А это что такое? – спросил он, указывая на какой-то желоб, выдолбленный в сырых каменных плитах, заменявших пол.

– Это сток, государь.

– Разве здесь идет дождь?

– Да, государь, кровавый.

– Ага! Прекрасно, – сказал Генрих. – Мы еще не скоро дойдем до моей камеры?

– Вы уже пришли, ваше величество, – произнесла какая-то тень, вырисовывавшаяся во мраке, но становившаяся по мере того, как к ней приближались, все более зримой и ощутимой.

Генриху этот голос показался знакомым, а сделав несколько шагов, он узнал и лицо.

– Ба! Да это вы, Болье! – сказал он. – За каким чертом вы сюда явились?

– Государь! Я только что получил должность коменданта Венсеннской крепости.

– Что ж, дорогой друг, ваш дебют делает вам честь: вы заполучили узника-короля – это отнюдь не плохо.

– Простите, государь, – возразил Болье, – но до вас я уже принял двух дворян.

– Каких? Ах, простите, быть может, я нескромен? В таком случае будем считать, что я ничего не сказал.

– Ваше величество! У меня нет предписания соблюдать тайну. Это господин де Ла Моль и господин де Коконнас.

– Ах, верно! Я видел, что они арестованы. Как эти несчастные дворяне переносят свое несчастье?

– Совсем по-разному: один весел, другой печален; один распевает, другой вздыхает.

– Кто же из них вздыхает?

– Господин де Ла Моль, государь.

– Честное слово, мне понятнее тот, кто вздыхает, чем тот, который распевает. Судя по тому, что я видел, тюрьма – место отнюдь не веселое. А на каком этаже их поместили?

– На самом верхнем – на пятом.

Генрих вздохнул. Ему самому хотелось попасть туда.

– Что ж, господин де Болье, будьте любезны показать мне мою камеру. Я очень устал сегодня днем и потому так тороплюсь попасть в нее.

– Пожалуйте, ваше величество, – сказал Болье, указывая на распахнутую дверь.

– Номер второй, – прочел Генрих. – А почему не первый?