впрочем, там будет запаздывание. Мне мало чем поможет информация голосканеров, если они зафиксируют, как я принимаю славный дозняк какого-нибудь дезориентирующего наркотика, уворованного «Ангелами Ада» с военного склада и подмешанного мне в кофе. Кому-то другому из академии придется проверять магнитные барабаны и любоваться, как я бьюсь об стены, уже неспособный увидеть или понять, кто я и где. А мне это зрелище задним числом увидеть не удастся. За меня это должен будет сделать кто-то другой.

— Интересно, — вдруг сказал Лакман, — что там весь день творилось в доме, пока нас не было. Знаешь, Боб, ведь все это доказывает, что кто-то правда очень хочет тебе задницу подпалить. Надеюсь, когда мы вернемся, дом еще будет на месте.

— Ага, — отозвался Арктур. — Я об этом не подумал. Кстати, мы так и не достали временный цефаскоп. — Он намеренно сделал свой голос равнодушно-вялым.

— Лично я не стал бы слишком беспокоиться, — поразительно радостным тоном произнес Баррис.

— Не стал бы? — гневно переспросил Лакман. — Блин, туда могли вломиться и поспирать все, что у нас есть. По крайней мере все, что есть у Боба. Могли убить или потоптать животных. Или…

— Для того, кто в наше отсутствие войдет в дом, — за. явил Баррис, — я оставил небольшой сюрприз. Я изобрел это сегодня рано утром — работал и работал, пока не вышло. Электронный такой сюрприз.

Стараясь скрыть свою обеспокоенность, Арктур резко спросил:

— Что еще за электронный сюрприз? Это мой дом, Джим, и ты не имеешь права начинять его всякими…

— Полегче, полегче, — сказал Баррис. — Как сказали бы наши немецкие друзья, leise. Что значит «не ссы».

— Так что за сюрприз?

— Если за время нашего отсутствия, — объяснил Баррис, — передняя дверь будет открыта, мой кассетный магнитофон начнет записывать. Он под кушеткой стоит. И пленки там на два часа. А три всенаправленных микрофона «Сони» я разместил под разными…

— Ты должен был мне сказать, — перебил Арктур.

— А что, если они через окно проникнут? — спросил Лакман. — Или через заднюю дверь?

— Для увеличения шансов их проникновения через переднюю дверь, — продолжил Баррис, — по сравнению с менее обычными способами вторжения, я предусмотрительно оставил ее незапертой.

После недолгого молчания Лакман заржал.

— А откуда они узнают, что дверь не заперта? — поинтересовался Арктур.

— Я на ней записку оставил, — ответил Баррис.

— Ты мне мозги паришь!

— Ага, — вскоре подтвердил Баррис.

— Так паришь ты нам мозги, мудило, или нет? — рявкнул Лакман. — С тобой ни хрена не понять. Боб, он нас дурачит?

— Увидим, когда вернемся, — сказал Арктур. — Если на двери есть записка и дверь не заперта, станет ясно, что он нас не дурачит.

— Записку они как пить дать сорвут, — заметил Лакман — После того как обчистят и поставят на уши весь дом. А потом запрут дверь. Так что ничего мы не узнаем. То есть не узнаем, дурачит он нас или нет. Понятное дело. Опять двадцать пять.

— Конечно же я шучу! — бодро заявил Баррис. — На такое только псих способен. Оставить переднюю дверь своего дома незапертой и с запиской на ней.

— А что там в записке, Джим? — обернувшись, спросил у него Арктур.

— Да, к кому обращена записка? — присоединился Лакман. — Я и не знал, что ты писать умеешь.

— Я написал следующее, — снисходительно ответил Баррис. — «Донна, заходи. Дверь не заперта. Мы…» — Тут Баррис осекся. — Короче, она Донне, — закончил он не слишком уверенно.

— Он действительно это замастрячил, — заключил Лакман. — Зуб даю. Все, о чем сказал.

— Таким образом, Боб, — снова обретя уверенность, подвел итог Баррис, — мы выясним, кто все это проделывал. А это имеет первостепенную важность.

— Если только они не стырят кассетник, когда будут тырить кушетку и все остальное, — заметил Арктур. Затем он принялся лихорадочно размышлять, насколько все это создает реальную проблему — это очередное проявление бестолкового электронного гения Барриса детсадовского образца. Черт возьми, вскоре заключил он, да они в первые же десять минут найдут микрофоны, а от них доберутся до кассетника. Наверняка они прекрасно знают, что в таких случаях делать. Сотрут пленку, перемотают ее назад, поставят кассетник на место, оставят дверь незапертой и с якобы нетронутой запиской. По сути, незапертая дверь даже облегчит работу. Ну Баррис и мудак, подумал Арктур. С его великими и гениальными планами, которые должны всю Вселенную на уши поставить Так или иначе, он наверняка забыл воткнуть кассетник в сеть. Впрочем, если он обнаружит его выключенным…

Тогда Баррис расценит это как доказательство того, что в доме кто-то был, понял Арктур. Кто-то туда забрался, просчитал его уловку и хитроумно отключил кассетник. Надеюсь, подумал он, если техники найдут кассетник выключенным, они догадаются воткнуть его в сеть и вообще сделать так, чтобы он работал как надо. По сути, на самом деле им следует проверить всю его систему обнаружения — прогнать ее цикл столь же тщательно, что и цикл своей системы. А затем, наверняка убедившись, что она работает идеально, перевести ее в исходное состояние. Превратить в табличку без надписи, на которую, впрочем, что-нибудь несомненно бы записалось, если б только кто-то — они сами, к примеру, — заходил в дом. Иначе подозрения Барриса будут только расти и расти.

Ведя машину, Арктур продолжал теоретический анализ ситуации при помощи другого общепринятого примера. Пример этот вдолбили в его банки памяти на полицейских курсах в академии. Или он вычитал его из газет.

Замечание. Одна из наиболее эффективных форм промышленного или военного вредительства ограничивается порчей, в которой нельзя с уверенностью усмотреть — или усмотреть вообще — какой-либо умысел. Это как тайное политическое движение — может статься, его вовсе не существует. Если в систему зажигания автомобиля встроена бомба, очевидно наличие врага; если общественное здание или политический штаб взлетает на воздух, очевидно наличие политического врага. Однако если происходит несчастный случай или серия несчастных случаев, если оборудование просто отказывает, особенно постепенно и в течение кажущегося естественным периода времени, после многочисленных мелких поломок и сбоев — тогда жертва, будь то индивид партия или государство, никак не может организовать свою защиту.

По сути, размышлял Арктур, очень медленно продвигаясь по автостраде, индивид начинает предполагать, что никакого врага у него на самом деле нет, зато есть паранойя- Начинает сомневаться в самом себе. К примеру, его машина сломалась естественным образом — просто ему не повезло. И друзья с этим соглашаются. И это выводит его из игры куда капитальнее того, за чем можно проследить. Однако это отнимает больше времени. Лицо или лица, этим занимающиеся должны пользоваться удобной возможностью что-либо испортить или раскурочить через достаточно длинные промежутки времени. Между тем, если жертве удается вычислить своих врагов, у нее появляются куда лучшие шансы взять их за жопу. Определенно лучшие, чем если бы они, к примеру, шлепнули ее из винтовки с оптическим прицелом. В этом Арктур видел преимущество.

Каждое государство, как ему было известно, тренирует и направляет массу агентов, чтобы здесь ослаблять болты, там срывать резьбу, еще где-то обрывать провода, устраивать небольшие пожарчики, терять документы — короче, доставлять мелкие неприятности. Комок жвачки в одном из ксероксов какого- либо государственного учреждения может уничтожить незаменимый и крайне важный документ. Излишек мыла и туалетной бумаги, как прекрасно знали хиппи шестидесятых, способен вывести из строя всю канализационную систему административного здания и выставить оттуда всех сотрудников по меньшей мере на неделю. Шарик нафталина в бензобаке автомобиля изнашивает мотор через две недели, когда машина уже оказывается в другом городе, и не оставляет никаких загрязнителей топлива, которые можно было бы