должна покинуть территорию агрессивного обеззараживания. Напомнил, что её кровь является на этот момент единственным источником необходимых, как воздух, иммуноглобулинов. Он так и выразился, агрессивного обеззараживания. Синявская начала хохотать. Потом отключила телефон.
Начиналась зона отчуждения. Об этом свидетельствовали многочисленные предупредительные знаки и пустые, как выпотрошенные мумии, деревни.
В зону карантина автопоезда вошли за восемнадцать часов до часа Х, о котором знала только Синявская. Из-за нестерпимого смрада и памятуя о сопутствующих инфекциях, она облачилась в защитный костюм. Теперь её отличало от тех, кто сопровождал смертников, только отсутствие ЭИС. Глубоко в зону колонна не проследовала. Остановилась километрах в десяти от границы, за которую не ступала нога человека, не поражённого почти бессмертным вибрионом. Если, конечно, не считать водителей фургонов, в чьи обязанности входило освобождение пленников и выгрузка тел. Далее машины покидали мёртвые земли, предоставляя тем, кто был ещё жив, обустраиваться самостоятельно. В зоне отчуждения фургоны ждали дезинфекционные ангары, а после – полная санитарная обработка.
Невдалеке от поля, где остановились автопоезда виднелась деревня. Подразумевалось, что оставшиеся в живых должны отправиться туда и доживать дни в облюбованных домишках. На дороге, ведущей к ней, Синявская разглядела несколько разложившихся трупов. Скорее всего, это были те, у кого не хватило сил самостоятельно преодолеть последние метры финального путешествия. А, возможно, они погибли ещё в дороге, и были выброшены участниками предыдущих экспедиций. Заботиться о дальнейшей судьбе тех, кто не выдержал пути, никто их не уполномочивал. Над просёлком и деревней пикирующими бомбардировщиками носились птицы. От их сытых довольных воплей по коже ползли мурашки. Только в эту секунду Анна подумала, а ведь крылатые шакалы также являются разносчиками заразы. О мышах и крысах думала, о мухах – тоже, а вот про птиц почему-то забыла. Стало проясняться, каким образом так скоро ширился радиус существующих зон. Птицы – создания домовитые, тащат с собой всё, что приглянулось. А запрещающие знаки и оцепления для них лишь повод присесть и с любопытством покрутить головой. Получается, «агрессивная дезинфекция», как деликатно выразился Королёв, мало что даст. Как военные будут уничтожать такое количество пернатых? Или какие же пространства должны покрыть они своей не знавшей в истории аналогов «дезинфекцией»!
Тем временем водители фургонов начали вскрывать пломбы на страшных многоколёсных сейфах. Послышался лязг, скрежет и грохот открываемых дверей. Синявская пошла к автопоезду, к которому в эти дни был намертво приклеен её взгляд. «Серебряный» отворачивал ломом заклинившую дверь. Похоже, это был уже не первый его рейс, так уверенно он справился с хитроумными запорами и кодами.
Узкая дверца открылась, и Анна увидела внутри фургона тусклый свет и ряды скамеек, напоминающих нары.
– Выходи по одному, – крикнул водитель и, немного отойдя от машины, зачем-то передёрнул затвор автомата. Неужели он думал, что кто-то из этих людей был способен бежать? – Постели забираем, помогаем выйти тем, кто сам не может!
В дверном проёме показалось измождённое женское лицо.
– Твари вы, – сказала женщина и уронила голову.
– Твари, не твари, а сто рублей в день имеем, – проворчал водитель и крикнул другому, который всё ещё возился с дверями на своём фургоне. – Серёга, давай сюда. У меня, кажется, полный комплект! Вытащим, потом твоих!
Вразвалочку подошёл Серёга и молча полез в бывший рефрижератор, ставший теперь тюрьмой. Синявская ринулась за ним.
– Куда прёшься? – оттолкнул её Серёга. – Без тебя управлюсь.
Но Анна его не слышала. Она уже рассмотрела в углу светловолосую головёнку Василя. Теперь её не могли остановить никакие Сереги, автоматы и бронированные двери. Сейчас она превратилась в раненного хищника, которому становятся нипочём красные флажки, горящие костры и прочие ухищрения охотников, призванные обуздать дикость отчаявшегося зверя. Не помня себя, Анна бросилась к сыну, схватила его на руки и одним прыжком очутилась на земле.
– Этот что ли твой привитый? – поинтересовался водитель фургона, предупреждённый, что в одном из его пассажиров очень заинтересована учёная, плетущаяся в хвосте колонны на ободранной «Тойоте». – А, вроде, тоже того… больной.
– Этот, этот… – Синявская кинулась к своей машине.
– Эй, за периметр нельзя! – заорал Серёга.
– Здоровый он! – крикнула Анна, боясь, что сейчас по ней ударят короткой автоматной очередью, и она не успеет спасти умирающего сына.
– Да брось ты её, – махнул рукой Серегин приятель. – Врачиха, ей видней. Сами пусть разбираются. Сгружай давай, я принимать буду.
Выбираться из оцепления надо было как можно скорее, пока Серёга с дружком не додумались сообщить по рации, что она собирается вывезти из зоны одного из пленников. Синявская положила Василя в заранее приготовленное гнёздышко, любовно свитое ею между задним и передними сидениями. При проходе постов его можно забросить тентом и никто ничего не заметит. Документы у неё ого-го, подписаны самим Королёвым. Но, если кто-нибудь вздумает проверить салон её машины, пощады пусть не ждёт. Анна мельком осмотрела сына. Шишки на руках и шее, чёрное обезвоженное лицо – чуда не произошло.
– Ничего, – шептала Анна, лихорадочно нащупывая неудобной бахилой педаль газа – сейчас мы с тобой уберёмся отсюда, и всё будет хорошо.
«Тойота» рванулась с места, взметнув из-под задних колёс непраздничный фейерверк пыли.
Никто из постовых не заинтересовался салоном автомобиля «психованной докторицы», имевшей глупость добровольно припереться в это гиблое место за какими-то своими учёными надобностями. Печать и подпись начальника главного штаба Королёва открывали все запоры без вопросов. К тому же, части, стоящие на охране карантинной зоны, были не на шутку озадачены внезапным приказом спешно сворачиваться и уходить с охраняемой территории. Времени на сборы оставалось всего ничего. Начальство носилось, точно с цепи сорвавшееся, орало и, вообще, творилось что-то непонятное. Тут не до сумасшедших баб на «Тойотах».
Отъехав от опасной зоны километров на пятьдесят, Анна остановила машину на обочине, сняла защитный костюм и достала из кейса шприц. Моня 16 продержался на одной инъекции почти три недели. Болезнь, несмотря на бурное течение, довольно быстро отступила, дав недолгую, но полноценную ремиссию. Господи, не дай никому увидеть первым пациентом, испытывающим на себе открытый тобой препарат, собственного сына! Синявская подняла глаза к грузным облакам. Постояв так с минуту, решительно откинула одеяло и нашла на шее мальчика бьющуюся венку. Всё, теперь осталось только ждать. Она уселась за руль и погнала машину на бешеной скорости к своему бункеру. Там можно спрятать сына, а заодно оградить от инфекции, живущей в нём, тех, кто попытается сунуть в её дела нос. В бункер без её санкции входить запрещалось любому, не взирая на чины и звания. Приказ был отдан на высочайшем уровне, и нарушить его никто не посмеет. Анна набрала номер своей лаборантки-активистки Зои.
– Зоя? Это Синявская. Здравствуйте.
– Ой, Анна Михайловна! – голос Зои зазвенел на пронзительной, готовой вот-вот сорваться ноте. – Куда вы пропали?! Здесь все на ушах стоят! САМ звонил, рвал и метал!
– САМ это Господь Бог? – усмехнулась Синявская, прекрасно понимая, о ком в таком раболепном тоне всуе поминает Зоя.
– А? – Зоина скороговорка споткнулась, но тут же снова понеслась вскачь. – Ах, нет! Королёв. Королёв звонил. Уже думают, что вас похитили. Все вам звонят, звонят, а телефон отключен…
– Я сейчас его наберу, – прервала речитатив лаборантки Анна. – У меня к вам, Зоечка, очень важное поручение.
– Слушаю, – Зоя была ретива и исполнительна.
– Срочно обзвоните всю нашу группу и передайте, чтобы покинули бункер. Все, вы слышите, все до единого! Я везу из зоны материал, который требует отдельного исследования. Боюсь, что неоинфекция не так однозначна. У меня есть подозрения, что вибрионы, которые сейчас у меня, воздействию ЭИС не поддаются. Пока я досконально этот вопрос не изучу, работать с ними я буду одна.
