ресницами.

Мы вышли во двор, под великолепное, увешанное звездами небо. Анджело скрипел зубами от ярости. Он шел сзади, и за ним краем глаза следил Мейерфельд, который, судя по всему, уже не питал к нему особой симпатии.

Я спрашивал себя, чем все это кончится, поскольку мы вступили на путь, одинаково безысходный для всех. Действительно: мне оставалось жить только до тех пор, пока не отыщутся деньги; Анджело не мог сказать им, где они, поскольку вообще этого не знал. Поэтому единственным выходом для остальных было «обработать» нас с итальянцем и заставить в муках родить секрет, которого не мог открыть ни тот, ни другой…

Подходя к машине, я заметил, что Анджело действительно произвел весьма тщательный обыск. Машина напоминала костюм, который распороли, чтобы перешить. Кузов был изрезан ножницами по металлу, обивка салона валялась на земле, сиденья весело ощетинились пружинами. С колес были сняты колпаки, багажник остался открытым… Словом, Анджело и его дружище Антуан измывались над ни в чем не повинным автомобилем, как хотели…

— Ну, спасибо, — проворчал я. — Такая была тачка… Да, Анджело, мастер ты комедию ломать!

Он подскочил ко мне и заехал мне в челюсть. Я стойко перенес удар и в ответ от души лягнул его копытом. Он взвыл и упал на колени, массируя себе простату.

— Спокойно! — рявкнул полицейский.

Анджело поднялся; его физиономия кривилась в гримасе, полной клыков и резцов.

— Сволочь! — задыхался он. — Ах, сволочь…

— Хватит! — крикнул Мейерфельд.

— Вы что, верите этому гаду?! — бунтовал итальянец. — Да если бы я загреб кассу, то разве стал бы уродовать машину и дожидаться вас, вместо того чтобы драпануть?!

— А почему бы и нет? — ответил я. — Ты же понимал, что далеко не уйдешь. Организация все равно отыскала бы тебя. А вот оставшись, ты мог выкрутиться, особенно если бы застрелил меня во время спора…

Мейерфельд обошел машину кругом, потом лег на землю и заглянул под нее…

— Там мы тоже искали, — пробормотал Анджело. — Спросите у моего друга Антуана…

Его друга Антуана поблизости не наблюдалось. Это привлекло внимание усатого:

— А где он, кстати?

— В доме, — ответил итальянец. — Он не любит вмешиваться в чужие дела.

— Если он такой скромный, — уцепился Мейерфельд, — то почему помогал вам обыскивать машину?

— Помогал, чтобы быстрее было…

— Давайте-ка его расспросим…

Мы вернулись в хибару. Мсье Антуан демонстративно сидел перед телевизором — дескать, «я выше всего этого». Происходящее его, похоже, изрядно расстроило. Он согласился оказать приятелю услугу, наверняка надеясь сорвать хороший куш, но его домишко вдруг превратился в арену сражения… Первым за него принялся Мейерфельд:

— Скажите, вы помогали Анджело заниматься машиной?

— Ну, помогал…

Хозяин говорил уголком рта, почти не разжимая губ.

— А вы не боялись, что Капут проснется и застанет вас за этим занятием?

— Нет, — вмешался Анджело, — я дал ему немного успокоительного. В Париже, у моего знакомого, который держит ресторанчик.

Собака! Вот почему он повез меня именно туда, на улицу Лепик! Да, приятели у итальяшки были, как на подбор…

Верно, я и сам тогда удивился, что так хочется спать. Ведь никогда раньше бессонная ночь не отправляла меня в нокаут…

Полицейский мягко отстранил Мейерфельда.

— Предоставьте дело мне, патрон, — уверенно сказал он. — Все эти свиньи водят нас за нос… Сейчас я с ними по-своему поговорю.

Он позвал того, что остался в спальне:

— Сидуан! Закрой девчонку в комнате и иди сюда… Сейчас я вам, ребятки, устрою праздник души, — пообещал он нам.

На этот раз сомнений не было: он валил в одну кучу нас всех — Анджело, его приятеля и меня.

— Я не имею никакого отношения к вашим разборам, — как можно достойнее сказал приятель Антуан.

— Вот мы это и проверим…

Появление доходяги Сидуана всех на секунду отвлекло.

— Бери пушку, — сказал усатый. — И стреляй в первого, кто дернется, понял?

Он двинулся к Антуану, видимо, соблазненный его чопорным видом.

— Так вы ничего не знаете?

— Ничего…

— И в машине, под брезентом, не было никакого ящика из-под печенья?

— Не было, честное слово!

Полицейский врезал ему в бок. Раздался такой звук, будто лопнул бумажный пакет. Антуан издал протяжный стон и широко разинул рот, чтобы подлечиться хорошей порцией кислорода.

Но продажный страж порядка не дал ему времени унять боль. Он тут же ударил в подбородок — на этот раз левой. Хозяин закачался и упал на четвереньки. Это автоматически влекло за собой удар ногой по ребрам, и он его тут же получил. После этого он улегся на спину и больше не двигался, несмотря на еще один пинок, которым его щедро наградил его мучитель.

Анджело плакал от бешенства.

— Как же так можно! — выпалил он. — Я все сделал, как вы просили, а вы мне же теперь и не верите! О, проклятье, да если б вы дали мне волю, этот ублюдок сразу бы ответил мне, где деньги!

— Правда? — спросил Мейерфельд, уже не зная, какому богу молиться.

— Клянусь вам! Дайте хоть попробовать!

Американец посмотрел на полицейского. Тот прекрасно понял этот взгляд. Он сунул руку в карман, извлек оттуда наручники и надел их на меня с ловкостью и быстротой, которые наверняка принесли бы ему первый приз на конкурсе легашей.

— Ладно, — пробормотал он. — Угощайся, Анджело. Только предупреждаю: если ты его угробишь, то составишь ему компанию в его фамильном склепе!

— Не беспокойтесь.

Взгляд Анджело полностью отражал состояние его души. Я понимал, что сейчас мне придется хреново. Я еще никогда не оказывался лицом к лицу с человеком, которого так распирало бы от ненависти.

Анджело глубоко вздохнул, потом снял пиджак и бросил его на стол. Мейерфельд закурил сигару. Он казался смущенным. Еще бы: он привык устраивать свои дела в чистеньком кабинете с дюжиной телефонов… Практическая сторона работы была ему до сих пор не видна; он открывал ее для себя только теперь — и без особого удовольствия. Он, наверное, сильно сожалел, что Каломару вздумалось испытать меня, вместо того чтобы сразу пустить мне пулю в лоб. Анджело поднял руку. Рука у него была изящная, ухоженная и небольшая — как у большинства убийц.

— Линия жизни у тебя коротковата, — сказал я.

Он поднес руку к моему лицу, и пять его острых ногтей огненными корнями вросли мне в правую щеку.

— Да? — проскрипел он, стиснув зубы.

Я попытался двинуть его коленом туда, где больнее всего, но он, уже наученный опытом, держался чуть в стороне.

Он коротко дернул рукой, и его ногти разодрали мне лицо. Это причинило ужасную боль — словно в