лишь молча стискивал зубы, но боль — она как радость: ее нужно выражать вслух. Вскоре, сам того не замечая, я начал подвывать.
— Что с тобой? — испугалась Сказка.
— Нога болит…
— Давай сменю повязку?
— Чем сменишь? В этом сарае ничего нет, НИЧЕГО! Даже вода — и та перекрыта!
Тогда она взяла меня за руку, как мать берет за руку своего малыша, и мне стало чуть полегче…
Однако будущее все равно виделось мне в черном цвете.
То, что с нами происходило, было очень скверно. В считанные часы я вновь сделался прежним Капутом, Правда, на этот раз богатым, но загнанным в угол, как никогда. Сколько раз я уже мечтал покинуть Францию и зажить новой жизнью где-нибудь далеко, под ярким солнцем!.. И каждый раз судьба опять заворачивала меня обратно, словно вечного пленника своей неласковой родины!
Кажется, мне все же удалось заснуть, потому что я пришел в себя уже намного позже. Я открыл глаза, зашевелился — и меня мгновенно скрутила боль, которая не ушла, а лишь притупилась было от усталости и тревоги. Я закричал. Сказка подскочила:
— Что?!
— Ничего, девочка, просто неудачно повернулся — и заболело…
Она поднялась, заметно сутулясь: изогнутые сиденья машины не располагали к приятному отдыху.
— Видишь, говорил я тебе: это не «Континенталь»…
В помятом платье и с растрепанными волосами она все равно была очень красивой: настоящая туземка, вышедшая из тропического леса. Уже наступило утро, в окна светило солнце. Мне стало лучше только оттого, что я смотрел на нее.
Я встал, едва сдерживая страдальческое мычание.
— Послушай, — сказала она. — Меня вот что беспокоит: нам здесь нечего есть, нечего пить… Мы не сможем здесь долго оставаться. Знаешь пословицу: голод и волка из лесу выгонит…
Действительно, положение было паршивым.
— Пойди-ка взгляни, не завалялось ли что-нибудь в машине. А я пока осмотрю дом.
Я отправился на освоение берлоги. Похоже, тот, кто повесил на ворота табличку «продается», был изрядным оптимистом. Чтобы купить такой товар, нужно было по — настоящему любить развалины и одиночество. Во всех углах воняло гнилью, на стенах змеились трещины, там и сям висели оборванные провода… Пол местами вздулся; но главное — в комнатах не было ни одного предмета, ни единой вещицы… Я еще никогда не бывал в таком безнадежно пустом доме. Впору было завопить от отчаяния. Обшарпанные, затянутые паутиной комнаты по очереди обдавали меня своим ледяным дыханием. В некоторых были выбиты оконные стекла, а ставни болтались на одной петле. Тут можно было снять отличный фильм ужасов. Если призраки действительно существуют, то они наверняка уже избрали это место своей штаб-квартирой…
Я вернулся в нашу «спальню». Через минуту на пороге появилась Сказка. Она держала в руке что-то, завернутое в носовой платок.
— В машине была только коробочка аспирина и склянка рома. Господа полицейские берегут свое здоровье…
Она решительно сунула мне в рот две таблетки аспирина, и я проглотил их, запив глотком рома.
— Зато я нашла кое-что в саду…
В носовом платке у нее оказалась ежевика и несколько кисловатых яблок. Мы съели все это, пытаясь внушить себе, что еда придаст нам сил.
— Ну, что будем делать теперь?
— Теперь, Сказка, нам предстоит самое трудное: ждать.
— Ты думаешь?
— Уверен. Время работает на нас. Это будет невесело, но от этого зависит наша жизнь.
Она кивнула.
— Чем бы нам скоротать время?
— Для начала достанем из колес деньги…
Монтировки у нас не было, а резина на этих «непробиваемых» была невероятно жесткой. Я провозился с ободком довольно долго, но дальше дело пошло само собой. По мере того как я вынимал доллары, Сказка складывала их на полу. Вскоре набралась порядочная пачка.
Манипуляции с деньгами, казалось, нимало ее не возбуждали. Напротив, она казалась какой-то задумчивой.
— Знаешь что? — пробормотала она вдруг. — Этот жандарм почти что оторвал нам крышку багажника…
— Да, ну и что?
— В багажнике лежала банка с маслом. Ее пробило пулей, и масло вытекло…
— Ну и черт с ним.
— Тебе не кажется, что оно могло оставить на дороге следы?
Я обдумал это предположение.
— Знаешь, крошка, масло на дороге не особенно привлекает внимание…
— Пятна, может быть, и не привлекают. Но сплошная полоска может показаться полицейским подозрительной, особенно если она начинается на месте столкновения…
— Банка наверняка опустела задолго до того, как мы свернули в лес…
— Нет, масло льется из дырки довольно медленно.
Ее опасения смутно раздражали меня, тем более что я находил их немного детскими. Так или иначе — нам все равно нельзя было покидать сейчас свое укрытие. У нашей машины было не больше шансов пройти незамеченной, чем у разъяренного быка, вбежавшего в посудную лавку. Да и моя ободранная рожа бросалась бы в глаза не меньше, чем сама машина. Оставив после себя столько убитых жандармов, я не сомневался, что их коллеги видят мой портрет даже во сне.
В этот раз я передал этим господам слишком уж горячий привет… Они мигом бросят все остальные дела и займутся моей скромной персоной. Я сознавал, что у меня почти нет надежды проскочить сквозь ячейки расставленной сети…
Я уже почти управился с первым колесом, когда Сказка вздрогнула и прислушалась. Она жестом велела мне молчать, и я сразу превратился в живой радар… Я вовсю напрягал слух, но не улавливал ничего, кроме шелеста травы на ветру.
— Чего ты?
— Мне послышалось, что где-то хлопнула дверца…
— Да ладно!
Я взял ее за плечи и поцеловал.
— Не накручивай себя, а то еще и не такое почудится. Ну сама посуди: если легаши сюда доберутся, то разве станут они хлопать дверцами?
— Иногда это делаешь машинально, — возразила она.
Она подошла к окну, но за кустами ничего нельзя было разглядеть.
— Я залезу на чердак и посмотрю оттуда.
— Ну конечно! Чтобы тебя сразу увидели?
— Нет, я осторожно…
— Ну давай, если это тебя успокоит.
Она вышла — проворно, будто козочка.
Я принялся за второе колесо, но хотя аспирин и облегчил мои страдания, руки у меня сильно дрожали, и спина была покрыта потом.
Я вытер лоб рукавом. Черт побери, неужели я боюсь? Эта дурацкая история с банкой масла донимала меня все сильнее и сильнее. Действительно, если мы, сами того не подозревая, сыграли в Мальчика-с- пальчик, загребалы не заставят себя ждать…
Я глотнул рома, но он будто не дошел до желудка: горло сжимал страх. Лезвие ножа, сильно притупившееся о металлическую прослойку первого колеса, никак не хотело резать второе. Я еще не успел