свербило, и ощущение было такое, словно ему надо помочиться, хотя он знал — не надо. Этого не требовалось, пока противоударный гель и дыхательная смесь делали свое дело. Фассин уснул.

Тайнс Йарабокин проснулась. Одна из первых ее мыслей, пока сознание медленно пробуждалось, была о том, что Салуус Кегар не получил приготовленного ею послания, что у нее еще есть время пересмотреть, отредактировать, изменить все; что она может еще некоторое время смотреть и слушать свою запись и каждый раз горько плакать. Есть еще время и шанс бросить ему обвинение в лицо, а может, убить его, если появится возможность и одновременно прикажет сердце (непонятно — иногда ей хотелось убить его, иногда хотелось, чтобы он остался живым и сгорал от стыда, когда она обнародует эту историю, а иногда хотелось, просто чтобы он знал: она знает, что на самом деле случилось много лет назад в сбитом корабле, посреди пустыни).

Тайнс проверила время; голова пока что соображала плохо, и она с трудом ориентировалась в реальном пространстве. До Юлюбиса все еще оставалось полгода пути. Теперь она будет бодрствовать до самой атаки — на этом последнем отрезке ее должны были разбудить одной из первых, потому что никто больше не был так хорошо знаком с местной обстановкой. Она внутренне сомневалась, что от нее будет прок, — ведь она в последний раз была в системе Юлюбиса двести лет назад, а после вторжения там, мягко говоря, кое-что могло измениться, но никого лучше ее не было. В этом смысле она рассматривала себя скорее как талисман, как маленький символ системы, за которую они будут сражаться. Даже если Тайнс зачислили в эскадру только на этом основании, ее это мало волновало. Она не сомневалась, что она хороший, компетентный и смелый офицер и заслужила такое назначение. А если она и была уроженкой системы, на спасение которой они спешили, то это лишь давало дополнительное преимущество.

После стычки с запредельцами флот слегка растянулся, так что корабли передового охранения при внезапной атаке не получили бы немедленной поддержки, рискуя быть разгромленными задолго до подхода основных сил. Большую часть прошедших лет Тайнс пребывала в медленном сне внутри своего кокона, но передовые корабли обеспечивали относительную безопасность, и на некоторое время она освобождалась от противоударного геля, гуляла почти как нормальное человеческое существо в условиях гравитации, создаваемой вращением корабля, и находила нечто странное в этой нормальности — ощущение было такое, словно в человеческое тело вселился инопланетянин. Она чувствовала себя неуклюжей, удивлялась таким малостям, как ногти или волосы на руке, испытывала, особенно поначалу, неловкость, встречаясь с другими свободными от службы людьми; ей не хватало питательной среды ее кокона, виртуального существования среди системы приборов (с возможностью покидать этот комплекс сенсорных данных высокого разрешения), — она самой себе казалась ампутированной конечностью.

Теперь, когда она решительно покончила с виртуальной жизнью, это все должно повториться. Тайнс вовсе не стремилась к этому. Ковыляя на двух ногах, она желала вернуться в кокон, синхронизироваться с приборами, но, с другой стороны, там, в коконе, она всегда чувствовала тоску по нормальной, физической, моноскоростной, монореальной жизни. Голубые небеса и солнечный свет, свежий ветерок, играющий ее волосами, зеленая трава и цветы под босыми ногами.

Как давно это было. И может, уже никогда не вернется — кто знает.

И в то же время, когда она поняла, что медленно просыпается (без воя тревожных сирен, по заранее спланированному сценарию, заранее оговоренной системе распределения обязанностей, а не из-за чрезвычайных обстоятельств, которые в любой момент могут привести к гибели), ей пришла и другая мысль: она еще не совершила побега в смерть, жизнь еще не закончена, и, прежде чем к ней придет покой забвения, возможны любые ужасы и муки.

— Хострум, — сказали Кверсер-и-Джанат.

— Где? — спросил Фассин.

— Что значит «где»?

— Вы в нем.

Когда они снова включили системы маленького газолета, сознание вернулось к Фассину. Он по- прежнему был как пьяный и ощущал себя до странности неумытым, но это чувство постепенно проходило, по мере того как противоударный гель снова обволакивал его. Айсул тоже выглядел как нокаутированный, и когда освободился от креплений, его стало покачивать в воздухе.

Теперь экран в пассажирском отделении работал — Кверсер-и-Джанат, по-прежнему щеголявшие в своих блестящих одеяниях, ударили по нему одной ободковой рукой, и тот вернулся к жизни. Фассин внимательно разглядывал картинку, но видел только звездное поле. Он пока не мог сообразить, в каком направлении смотрит. Явно не в том, в каком привык смотреть. Он ничего не узнавал.

— В нем? — спросил он, чувствуя себя пьяным идиотом.

— Да, в нем.

Фассин посмотрел на Айсула, мантия которого по-прежнему выглядела сероватой.

Абориген сделал недоуменный жест.

— Ну, я сдаюсь. Кто, что или где этот долбаный Хострум?

— Это облачник.

— Облачник?! — переспросил Фассин.

Путаница с переводом — или простое непонимание. Облачники относились к синктурии — то были существа, устройства, полуцивилизации и технические отходы, располагавшиеся запредельнее запредельцев, там, где нет вообще ничего.

Айсул встряхнулся.

— Вы имеете в виду крылооблачник, или деревооблачник, или клейоблачник, или…

— Нет.

— Ни одного из вышеназванных?

— Просто облачник.

— Но… — начал было Фассин.

— Так это Аополейин? — выкрикнул Айсул. — Начнем с этого! Значит, мы в Аополейине?

— Да.

— Именно.

— В некотором роде.

— Как посмотреть.

— Это ближайшее место.

— Ближайшая система.

— Что? — проговорил Айсул.

— Что ближайшая? — спросил Фассин, ничего не понимая.

Он уставился на звездное поле, вид у которого был необычный. Совсем ни на что не похоже, как ни посмотри, — ни в перевернутом изображении, ни в зеркальном, ни в обратной голограмме, ни так и ни сяк.

— Что-то я пока не того, — сказал Айсул, ероша сенсорную мантию, чтобы окончательно прийти в себя.

Фассину показалось, что он опять внутри того орудийного ствола, у самого основания, вот-вот раздастся взрыв, и он, Фассин, полетит, нет, уже летит по этому самому большому, самому длинному, невыразимо громадному, не знающему равных во всей этой долбаной вселенной стволу.

— И как далеко мы от Наскерона? — услышал Фассин собственный голос.

— Постойте-ка, — медленно проговорил Айсул, — что значит «система»?

— Около тридцати четырех килолет.

— Звездная. Это не газовый гигант. Извините, если какая путаница.

— Тридцати четырех килолет?! — переспросил Фассин. Ему показалось, что он сейчас опять вырубится. — Вы хотите сказать… — Голос его замер.

— Тридцать четыре тысячи световых лет, стандартных. Грубо. Извините, если какая путаница.

— Я это уже говорил.

— Я знаю. Другое лицо — другая путаница.

Их занесло в другую систему, в другую солнечную систему, вообще на другой край галактики. Если