шампанского и мужества Ребекки, я думаю, что Сюннестведту не хватает твердости. Если бы он мог, он бы навсегда остался моим педагогом. А я никогда бы не дебютировал. Да, думаю я, Сюннестведт — это тупик. Мне хочется бросить его. Но к кому мне тогда обратиться?
К Сельме Люнге?
Ребекка замечает, что я о чем-то задумался.
— Сегодня запрещается думать о неприятном, говорит она. — Сегодня мы чествуем друг друга. Чествуем В. Гуде и его щедрость. Чествуем Союз молодых пианистов!
Мы у Флуедов. У старшего инженера и его малопонятной семьи — неприметной жены с добрым всепонимающим лицом. Сына, которого я никогда не видел, он, как нам известно, занимается современными танцами. Мы сидим в гостиной, где стоят динамики. Bowers & Wilkins. Слушаем Бетховена и другие пластинки. Родителей Маргрете Ирене, к счастью, мы почти не видим. Они оборудовали себе спальню и отдельную гостиную с телевизором в той части квартиры, где находится помещение для прислуги. Сын обычно живет у друга в Манглерюде. Мы, молодежь, предоставлены самим себе. Мы отмечаем событие красным вином, предложенным нам Маргрете Ирене. Надо отпраздновать будущий дебют Ребекки. Она сидит здесь, среди нас, всегда такая властная и в то же время простая. Всегда готовая нас поддержать, она сама уже сделала первый шаг. Между нами нет зависти и недоброжелательства. Несмотря ни на что, мы любим друг друга. И желаем друг другу успеха. Мы говорим о будущем, нашем неясном будущем, о ждущей нас желтой сцене, черном рояле, критиках, публике. И все это ради музыки.
— Вы должны последовать моему примеру, — убеждает нас Ребекка. — Иначе мне будет трудно радоваться своему дебюту. Мы должны им показать!
— А мне даже негде заниматься, — говорю я.
Я рассказываю им о наших двух студентах, о христианине Скааре, который бегает на лыжах зимой и занимается спортивным ориентированием летом, и о мыслителе из Тотена — Бендиксене, от которого разит потом.
— Я понимаю, что для них их жизненная задача важнее твоей, — кивает Ребекка.
Тут просыпается Фердинанд.
— Опасно так творить, Ребекка! Мы же ничего о них не знаем, мы не знаем даже о своей собственной задаче в этом мире.
— Задача Акселя важнее! — Ребекка поднимает руку. — Давайте выпьем за Акселя!
Я громко протестую, но они пьют за меня. Потом мы по очереди пьем за каждого из нас. И слушаем сонату Шуберта до минор в исполнении Гизекинга.
— Я сыграю ее лучше, — говорит нам Ребекка.
Уже поздно. Мы собираемся уходить, но Маргрете Ирене просит меня остаться.
— Задержись, пожалуйста, — шепчет она мне на ухо. — Поедешь через два трамвая. Я не прошу о многом. У меня составлен твой гороскоп.
Я смотрю на нее. Охмелев от красного вина, она очень похорошела. По лицу у нее пробегает тень. Что-то серьезное, молящее, что заставляет меня заколебаться.
— Значит, решено, — говорит она. — Ты не пожалеешь.
Все уходят. Отныне мы связаны друг с другом. Союз молодых пианистов. Мы договорились регулярно встречаться, откровенно делиться друг с другом своими радостями, планами, огорчениями. Я обнимаю Ребекку в прихожей. Она вдруг обеими руками обхватывает мою голову:
— Остерегайся Маргрете Ирене, — говорит она. — Ты меня понимаешь.
Я киваю. И тоже держу руками ее голову. Мое чувство к ней изменилось, и это меня пугает. Она стала другой только потому, что должна дебютировать. Стала сильнее. Смелее. Привлекательнее. Но мне не нравится, что я так думаю.
— Ты ищешь место, где сможешь репетировать? — говорит она мне на ухо. — Это несложно. Обратись в НРК[8] в приемную, спроси вахтера студии. Скажи, что ты от меня. Его зовут Гейр. В Студии 18 есть отличный «Стейнвей». Ты сможешь заниматься там по вечерам. Кажется, ты любишь вечера?
Вот это связи, думаю я. Вот оно, преимущество богатых.
Она быстро целует меня в щеку и уходит вместе с Фердинандом, который только улыбается, вежливо и дружелюбно, как всегда. Мне интересно, а что получит он от этого дня?
Итак, я остаюсь с Маргрете Ирене.
Она долго не спускает с меня глаз.
Именно этого мне и хотелось всегда избежать. Оказаться наедине с Маргрете Ирене.
Она смущенно улыбается, пытаясь губами прикрыть пластинки на зубах. Это меня трогает. Она не лишена привлекательности. Молодая девушка, хорошо обеспеченная, просит меня остаться. Я не привык к такому.
— Пойдем в мою комнату, — приглашает она. — У меня там есть еще вино и твой гороскоп.
— Пошли, — соглашаюсь я и иду за ней. Комната большая. Кровать. Портрет Риты Штрайх. Я смотрю на плакат. Внизу — фирменный знак Deutsche Grammophon. Мечта всех музыкантов.
— Она — моя любимая певица, — говорит Маргрете Ирене. — Ты когда-нибудь ее слышал?
Я киваю:
— Моя мама боготворила ее. Колоратура. «Волшебная флейта», к примеру. Царица ночи.
— Она действительно была царицей ночи, — соглашается Маргрете Ирене.
И жестом приглашает меня сесть на кровать.
Я сажусь и вижу, что у нее в углу стоит музыкальный центр. Рядом на полке несколько пластинок.
— Это моя святыня, — серьезно говорит она.
— Я польщен.
— Сейчас я покажу тебе твой гороскоп.
— Наверно, немного музыки не помешает?
Она прикладывает к губам палец.
— Потом.
Маргрете Ирене садится рядом со мной. Разворачивает большой лист. Я вижу круг. Линии, идущие во все стороны. Треугольник. Какая-то неразбериха линий.
— Это твоя жизнь, — говорит она.
Мне уже не хочется ничего знать о моей жизни. Но она показывает.
— Это асцендент. К счастью, он находится под знаком Тельца. Бедняжка, мы с тобой оба Скорпионы.
— Это означает смерть?
Она садится рядом со мной. И внимательно смотрит на то, что начертано на бумаге. Там большими буквами написано АКСЕЛЬ. Эта неразбериха линий — моя жизнь.
— Нет, не смерть, скорее, это жизнь. Слишком много линий. — Она серьезно смотрит на меня и берет за руку. Мне это не нравится. Но вместе с тем меня трогает, что она так искренна. Что сама составила мой гороскоп. Что интересуется моей жизнью.
— Ты слишком разбрасываешься, Аксель. Тебе слишком многого хочется. Но ты должен сосредоточить свой интерес на чем-то одном.
— И что же это одно?
Она смущенно смотрит на меня.
— Я не знаю. Это известно только тебе.
Я слушаю ее, киваю. Маргрете Ирене меня поражает. Конечно, она права. Я слишком разбрасываюсь. Как ей удалось так точно меня узнать? Но разве она не права? Я еще не на своем месте, не могу ни на чем сосредоточиться.
— Однако у тебя есть шанс, — говорит она и показывает на какую-то линию, проходящую между
