любит говорить Рафхат.

— На крейсере нет недоумков, — ожил землянин, — так же, как их нет здесь. Вселенная не порождает недоумков. Все мы — личности, просто кто-то находит свое место, а кто-то нет. Интересный парадокс… если попробовать выявить зависимость между положением живого существа, местом его проживания и успеха, то… Нет, пожалей, нужны какие-то другие параметры… Вселенная — великая наука и мы лишь начинаем постигать ее законы. Наверное, тот, кто сумеет познать хотя бы их сотую часть — станет богом, — Аркаша продолжал зачарованно смотреть на монитор, где мелькали звезды.

Взгляд Лиа тоже приковало к этому зрелищу. Яркие звезды, волшебным потоком несущиеся мимо — не более чем визуальная проекция. На самом деле снаружи происходили совсем иные процессы, но люди любили смотреть на проносившиеся мимо звезды.

— Нэйб, — стряхнула она оцепенение, — ты уже согласился с моим планом. И на Ареосе ты будешь играть по моим правилам. И если ты…

— Ты что, угрожаешь мне?! — виллирианец фыркнул и засмеялся еще громче. — Очнись, девочка, я с тобой только потому, что хочу надрать жирную задницу Кха Грату. Знаешь, он как-то обещал скормить меня своим лабораторным крысам. Мерзкие такие твари — размером с мою руку и вечно какие-то облезлые, мокрые, только усы торчат… Вот тебя, например, несколько таких тварей съедят минут за десять. Интересно, а сколько времени у них уйдет на жирного сонтарианца?.. — Нэйб мечтательно смолк.

— Фу! — Лиа присела в кресло связиста.

— Вот именно — фу! — изображая ее, Нэйб сморщился и оттопырил нижнюю губу. — Так что — не надо командовать. Ты теперь — никто. И никем останешься. Потому что Марбас не отдавал тебе приказа захватывать имперский крейсер и вышвыривать в космос его команду. Или думаешь, твоя розововолосая родня сумеет отмыть тебя от этого дерьма? А?

— У меня не было выбора…

— Нет, был. Ты могла сдохнуть, как и положено законопослушному гражданину империи.

— Отстань! — Лиа разозлилась. — У тебя что, хааш кончился? Ищешь развлечений? Скотина!

— Развлекаться с тобой? Пф-ф! Больно надо! — Нэйб отвернулся к панели и ввел какую-то команду. — Ты не в моем вкусе.

— Прекратите оскорблять друг друга, — вмешался Аркаша.

На мониторе заплясали разноцветные круглобокие существа. Они пели дурацкую песенку про конфеты.

— Аркаша, помнишь хрюмликов? Я вот прихватил с собой парочку записей, — как ни в чем ни бывало, заговорил Нэйб. — Посмотри — тебе будет интересно. Это одна из моих любимых серий, она рассказывает о возникновении Вселенной.

— Какой именно? Ты же говорил, что их много.

— Да какая разница! Ты мультик главное смотри. Я вот, как скучно становится — сразу хлюмликов ставлю.

— Или хааш нюхаешь, — Лиа поудобнее устроилась в кресле.

— А нету хааша, — беззлобно отмахнулся Нэйб. — Они его куда-то спрятали.

— Хрюмлики спрятали? — Лиа недоверчиво покосилась на виллирианца.

— Да нет, земляне… ты лучше смотри, сейчас самое интересное начнется!

На экране один из хрюмликов пожирал конфеты быстрее всех. Потом конфеты начали лететь к нему сами, минуя остальных. Хрюмлик постепенно менял цвет, с нежно-розового на ярко-красный. Потом он, одного за другим, проглотил и остальных хрюмликов.

— Кха Грату бы понравился этот обжора, — хмыкнул Нэйб. — А сейчас, смотри, что с такими бывает.

Внезапно безобразно раздувшийся хрюмлик-обжора принялся уплотняться. Он сжимался и сжимался, а потом — бах! И взорвался. Его останки в виде пыли разлетелись в разные стороны. Они продолжали ускоряться, перемешиваясь и закручиваясь в причудливые спирали.

— Если рассматривать это в масштабах вселенной, мы наблюдали процесс — когда переизбыток энергии, через взрыв приводит к преобразованию ее в материю. Таким образом, и зарождаются все сущее. Потом из этого говна формируются галактики, солнечные системы, планеты и так далее… Часть этого, правда, так и остается космическим говном… то есть пылью.

— Очень… очень познавательно, — Аркаша весь подался вперед, наблюдая за формированием будущих систем.

— Но лично мне всегда нравилось более буквальное восприятие этой серии: будешь много жрать — лопнешь. Сонтарианцы слишком много жрут, — закончил Нэйб.

— Люди и Вселенная живут по одним законам, — задумчиво ответил Аркаша.

Иван Никифорович любовался голографической картой Вселенной. Вернее, это со стороны казалось, что он любуется.

Профессору представлялось, что кто-то разломил его жизнь две части — до и после комы, из которой его с трудом вывели четыре дня назад. До — он был просто человеком, ученым, исследователем. После… профессор не знал, кем он теперь стал.

Временами, он думал, что по-прежнему является простым человеком, ничего не знающим, всего лишь песчинка, незаметная в огромной воронке мироздания. Но иногда накатывало странное ощущение, что он и есть Вселенная. В такие моменты профессор опасался за свой рассудок. Утешало лишь, что истинно сумасшедший никогда не будет считать себя таковым.

Или будет?..

Вот, например, сейчас, он любовался сияющей мириадами светил картой. На первый взгляд, объемное и неподвижное изображение. Но профессор смотрел на него уже так долго, что видел, как галактики чуть поменяли свое положение. Они сдвинулись буквально на долю микрона, мало какой прибор сумел бы засечь такое незначительное отклонение в масштабах карты.

А профессор видел. Он видел, как на бешеных скоростях несутся в пространстве планетарные системы, как приближаются к центру галактики и то же время удалятся от центра Вселенной. Он буквально видел, как светится перед ним кружево, из тончайших нитей — следов пролетевших светил. Он был солнцем и планетами, он знал тайны и законы материи… вот стоит только напрячься — и он станет всем сущим в мире. Он станет богом.

Иван Никифорович покачнулся. Голову заломило невыносимой болью. Так было всегда, стоило только попытаться ухватить обрывки того знания, что он чувствовал в себе.

Четыре дня назад, выведя его из комы, Лиа сказала, что это последствия шока, и травм, нанесенных его мозгу. Может и так, но профессор не оставлял попыток оседлать полет мысли, постичь Вселенную. Он просто не мог отречься от такой возможности, это означало предать все, ради чего он жил.

— Нет, я так больше не могу! — в рубку ворвался Эри, он как всегда был на взводе. — В конце концов, у меня уйма дел! Я должен привести этот чертов крейсер в рабочее состояние. У нас уничтожена половина коммуникационных узлов! Вот вы знаете, например, что из ремонтного отсека повылетали почти все инструменты и большинство запчастей? — Эри раздраженно плюхнулся в кресло и обиженно уставился на профессора, ожидая от него ответа. — И как я, по-вашему, должен ремонтировать корабль? На сопли склеивать?! А главное, когда? Когда я должен эти заниматься?!

— Успокойтесь, дружок, — Иван Никифорович бы рад неожиданному появлению Эри.

Благодаря ему, профессор вынырнул из космического водоворота. Еще немного, и сознание могло погрузиться в новую кому. Иван Никифорович чувствовал это, и Лиа предупреждала о такой возможности, но бороться с искушением он не мог.

— Вы успокойтесь. Хотите, я приготовлю вам чай? — профессор предложил это по-привычке, хотя никакого чая на борту крейсера не было, а если и был, то как тут его готовить, Иван Никифорович не знал. — Когда вы с капитаном обсуждали повреждения крейсера, вы уверяли его, что справитесь. Так что же изменилось?

— Справлюсь?! — от возмущения Эри взвизгнул громче обычного. — А я и справился бы! Но когда я это говорил, то предполагал, что некоторые на этом корабле будут мне помогать! И что я вижу? Что?!

— А что такое? А впрочем, я понимаю… простите, я не должен бросать все на вас, — профессор