– Тогда, – сказала она, – в восемнадцатом году, уже были отпечатки пальцев. Диктилоскопия.

– Дактилоскопия, – брезгливо поправил ее Ильич. Он недолюбливал Антонину – она для него была слишком полнокровной, шумной и энергичной.

– Ценности находятся в шкатулке, мы проверяли. Она запечатана восковыми печатями. На них отпечатки пальцев.

– Моих и Льва Борисовича Красина, – сказал Фрей.

– Без сравнения отпечатков никто нам шкатулку не даст, – сказал Оскар.

– Можно взять, – возразил Алик, видно, продолжая давнишний спор. – Привезем бригаду.

– Провалимся. И окажемся в ихней тюрьме, – сказала Антонина.

– А где она хранится? – спросил Андрей. – Я имею в виду шкатулку.

Действительность была столь откровенно нереальна, что Андрей и не пытался ничего для себя объяснять.

– Шкатулка? В каком-то трасте. Или банке. Кто нам скажет? – произнесла Антонина. Она была главным оратором.

– А вы уверены, что она вас ждет?

– Тебе уже сказали, – заметил Бегишев. – И вообще ты слишком много спрашиваешь.

– Вот именно! – воскликнул Ильич. – Я тоже хотел обратить ваше внимание на его любопытство.

– Учти, – сказал Бегишев. – Может, мы и сделали тактическую ошибку, когда решили тебе все рассказать сейчас, до швартовки. Потому что на берегу некогда будет рассусоливать.

– Я не уверен, что вы правы, – сказал Фрей.

– Заткнись, Ильич! В Швеции у нас везде свои люди. Никуда он не денется.

– Мне плевать, – цинично произнес Андрей, – что вы там будете получать. Мне нужны деньги. Вы обещали.

– Не только обещали. Ты получишь пятьдесят процентов. Сейчас.

Бегишев вытащил из кармана пиджака бумажник, покопался в нем, извлек две бумажки.

Андрей принял аванс.

– Вот и ладушки, – сказала Антонина, – надо вспрыснуть.

– Не надо, не надо! – закричал Фрей. – Мы стоим на пороге важного события – возрождения финансовой независимости моей партии. А вы, гражданка, готовы ради рюмки или мужских, простите, брюк пожертвовать идеалами.

– Раскол! – вдруг засмеялся Бегишев. – Раскол на большевиков и средневиков.

– Ты чего головой качаешь? – спросила Антонина у Андрея, когда они поднялись, чтобы разойтись по каютам. – Не доверяешь?

– Трудно поверить.

Они медленно шли коридором.

– Я тебя понимаю. И пока не увижу этот сундук партии, не поверю до конца. Но люди солидные, на европейском уровне, подтверждают.

– И в этого… Ильича ты веришь?

– Я вообще неверующая. Я из комсомола вышла неверующей.

– Где вы его откопали?

– Сам прибился.

– Взял и прибился?

– Он сам первый про эту историю с золотом партии пронюхал. И с ней к Бегишеву пробился.

– Как же Бегишев мог в такую чепуху поверить?

– Он и не поверил. А Ильич доказал.

– Что доказал?

– Я при этом присутствовала. Он доказал про отпечатки пальцев. У него с Лениным одинаковые отпечатки пальцев. Мы проверили.

– Как это вы проверили?

– Глупый ты человек! В документе было написано – шкатулку может получить тот, чьи отпечатки пальцев совпадут. Ты же понимаешь – они думали, что немцы их республику ликвидируют и они сделают ноги в Стокгольм. Там их денежки ждут – и начинай сказку сначала. Но ведь устояли.

– И не востребовали деньги обратно?

Они вышли на палубу. Солнце стояло низко, море было непрозрачным, лиловым, нос «Симонова» вырезал из него белые полосы пены. Было зябко.

– Подумай сюда. Кто об этом знал? Свердлов, Ленин и Красин. Свердлов откинул копыта сразу после тех событий, Ленина через два года кондрашка хватил, Красин умер через год после Ленина. Думаю, что они больше ни с кем не делились своими партийными ожиданиями. Поцелуй меня, а то что-то стало холодать.

– Здесь люди ходят.

– Мужчина не может придумать оскорбления тяжелее. Ты же стремишься к бабе, переживаешь, мечтаешь, как бы ею овладеть в любом положении, хоть на верхней палубе, хоть в машинном отделении. Ничего я стихи придумала? Ну прямо Пушкин.

Андрей поцеловал Антонину. Она раскрыла губы – поцелуй вышел профессионально страстным и жутко мокрым, как будто Андрей вляпался в горячий кисель. «Ни шагу дальше», – сказал он себе. Антонина осела в его руках.

– Хочу тебя, – стонала она и больно вонзала когти в плечи Андрея.

Мимо прошел Алеша Гаврилин. Андрей принялся рваться из объятий Антонины.

Алеша не удержался.

– Товарищ, – сказал он громко, – вы годитесь этой девушке в отцы. Этично ли насиловать ее прямо на палубе?

Алеша вел под руку Дилемму Кофанову – та сделала вид, что ничего не заметила.

– Глупо, – сказал Андрей. – Мы с вами как дети.

– Взрослые дети, – серьезно ответила Антонина. – И пожалуй, тебе в самом деле не стоило кидаться на меня прямо на палубе. Мог бы подождать, пока стемнеет.

Она была наглой и лживой бабой, профессиональной комсомольской активисткой.

«Рубен Симонов» вошел в город и начал искать себе уголок у причалов, изрезавших улицы самого центра Стокгольма так, что трамваям приходилось бегать над самой водой.

Наконец он отыскал чудесное место у старого города, где узкие, в две ладони шириной, улицы часто сбегали на набережную.

Антонина отпустила Андрея переодеться к выходу, приказала быть в культурном виде и если есть, то при галстуке. Европейцы любят, когда к ним приходят при галстуках.

Галстука у Андрея не нашлось, а Алеши – чтобы позаимствовать у него – не оказалось дома.

Алик постучал в дверь, как только спустили трап.

Вот кого Андрей не выносил!

– Иду, – сказал он.

Пассажиры цепочкой спускались по нескончаемому трапу на набережную. Никаких пограничников или иных стражей поблизости не оказалось. Швеция пока еще не боялась русских. Это придет попозже.

Внизу стоял черный «Вольво». Для наших?

А вот и сам господин Бегишев. Алик на шаг сзади, взгляд кобры. Потом шагает Владимир Ильич, товарищ Фрей.

Милостиво протянутая мягкая ладонь Бегишева, глазки еще отдыхают на подушках щек, смотрят лениво, беззлобно.

Госпожа Нильсен выбежала проводить господина спонсора на шведскую землю. Капитан «Рубена Симонова» маячил где-то неподалеку.

«В славной я компании», – подумал Андрей.

Бегишев ступил на трап. Андрею показалось, что трап зашатался, норовя оторваться от борта, – так ему тяжело нести на себе Оскара. Видение было столь реальным, что Андрей замер.