– И рассуждает?

– Рассуждает. Иногда заговаривается, конечно. На первых порах себя директором воображал.

Иван осторожно приоткрыл глаза – в комнате горела только настольная лампа, техник дремал в кресле, две медсестры сидели рядышком на диване. Было тихо, мирно, и разговор вроде бы и не касался его.

– А ты не боишься его? – спросила незнакомая сестра.

– Да нет, он добрый, я агрессивность в людях чувствую, большой послеоперационный опыт. Агрессивности в нем нет. Но глаза плохие. Боюсь, что не жилец он. Нет, не жилец...

Это я не жилец? Почему? Неужели в самом деле во мне есть что-то ненастоящее, недоделанное, слишком хрупкие сосуды или не той формы эритроциты?

Иван невольно прислушался, как бьется сердце. Сердце пропустило удар... По крайней мере нервы у него есть.

Снова Иван проснулся под утро. Что-то было не так... Снег стегал по закрытым окнам, ветер такой, что дрожали стекла. Почему-то показалось, что рядом лежит Лиза и спит – беззвучно, неслышно, чтобы не помешать ему, даже во сне боится ему помешать... Он протянул руку, чтобы дотронуться до ее плеча, которое так точно вписывается в чашу согнутой ладони. И понял, что это не его память! Тряхнул головой, сбил подушку. Мария Степановна, прилегшая на диванчик, заворочалась, забормотала во сне, но не проснулась.

И тогда, уже бодрствуя, Иван начал прислушиваться к звукам ночного института, в которых что-то было неправильно.

Осторожно опустил ноги на пол, босиком, в пижаме, прошел к двери. Повернул ручку. Потом щелкнул замок.

В переходнике было темно. Иван прикрыл за собой дверь, во внешней лаборатории отыскал выключатель. Вспыхнули лампы, он даже зажмурился на мгновение. Тоже тихо – лишь через несколько стен доносится шум, глухой и неразборчивый. По коридору побежал. Подошвы тупо стучали по половицам. За одной из дверей – здесь живут шимпанзе – слышно было ворчание, стук. Он повернул ручку двери. Заперта. Иван наклонился, заглянул в замочную скважину. Была видна часть клетки, скупо освещенная маленькой лампочкой под потолком. Джон метался по клетке, тряс прутья, потом понял, что за дверью кто-то есть, и принялся ухать, верещать, словно никак не мог вспомнить нужные слова.

– Что у вас там? – спросил Иван тихо. – Что случилось?

Джон услышал, принялся бить ладонями по полу, отдергивая их, словно обжигался.

– Внизу? – спросил Иван.

Джон подпрыгнул и заревел.

Иван наклонился, попробовал ладонью пол. Может, ему показалось, но пол здесь был теплее. Подошвы ног этого не чувствовали, а ладонь ощутила.

И тут он услышал вой собак. Собаки часто выли ночами, но сейчас вой был совсем другим.

Иван пробежал еще несколько шагов, растворил дверь, ведущую в подвал, и, когда спускался по лестнице вниз, почувствовал, что воздух стал теплее, словно кто-то неподалеку открыл дверь в прачечную.

Дверь в виварий была не заперта. Иван потянул ее на себя, и в лицо ударил горячий сгусток пара. Вниз вело еще ступенек пять, нижние были покрыты водой, и лампы под потолком чуть светили сквозь белую вату. Жуткий собачий вой перекрывал шипение и журчание горячей воды.

Иван ступил вниз, в воду – она была горячей. Дальше, в середине длинного подвала с клетками вдоль стены пар был еще гуще, и там из лопнувшей трубы била вода.

Надо было ее закрыть. Но как доберешься до трубы и чем ее закроешь? Бежать наверх, звать на помощь? Иван даже полу обернулся было к двери, но тут скулеж собак усилился – собаки плакали, визжали, боялись, что Иван сейчас уйдет, и Иван понял, что сначала надо выпустить животных, это можно сделать быстро, в несколько минут. И то, пока приедет аварийка, собаки могут свариться.

Он нащупал ногой еще одну ступеньку, потом еще одну...

В два шага, пробиваясь сквозь воду, – словно вошел в море и оно придерживает, не дает ступать быстро, – добрался до первой клетки. Пес там стоял на задних лапах – псы во всех клетках стояли на задних лапах, – это была крупная собака. Откинув засов, Иван рванул дверцу на себя – собака чуть не сшибла его и бросилась к выходу, попыталась бежать, не получилось, стала добираться к ступенькам вплавь...

Клеток оказалось много. Он не мог спешить, вода становилась все горячее, и ноги начали неметь от боли. У каждой клетки надо было на две секунды остановиться, чтобы откинуть засов и медленно – так лучше, вернее

– потянуть, преодолевая сопротивление воды, дверцу на себя. Из пятой клетки никто не вылез – там была маленькая собачонка, она еле держала голову над водой, – пришлось протянуть руку в клетку и тащить собаку наружу, теряя драгоценные секунды, а та, обезумев от боли и страха, старалась укусить его, и это ей удалось. Он бросил ее по направлению к двери и поспешил дальше. Ему казалось, что у него с ног уже слезла кожа и он никогда не сможет выйти отсюда – откажут ноги и придется упасть в воду. А он все брел, как в замедленном фильме, от клетки к клетке, боясь отпустить решетки, чтобы не потеряться в пару, нагибаясь, открывая засовы и выпуская или вытаскивая псов. И только когда увидел, что следующая клетка пуста, повернул обратно, хватаясь за горячие прутья решеток, мучаясь, что за той, пустой клеткой, наверное, была еще одна, до которой он не добрался, но даже его упрямства не хватило, чтобы пойти назад...

Он успел заметить, что из одной клетки собака не вышла – плавает на поверхности воды серой подушкой, но он прошел мимо, считая шаги, чтобы не упасть. И уже у порога, увидев, как пытается из последних сил плыть какой-то песик, подобрал его и вынес наружу, переступив через тело собаки, выбравшейся из воды, но не одолевшей ступенек. Иван на секунду остановился, вдохнув холодный воздух. Надо позвонить в аварийку. Или дойти до Марии Степановны, чтобы смазала ему ожоги? Он поднялся по лестнице, к кабинету Ржевского, хотя ближе было дойти до вахтера. Ноги слушались его, но их начало терзать болью и почему-то руки тоже, но он не смел поглядеть на свои руки. Он миновал стол Леночки, кабинет был заперт, он вышиб дверь плечом – с одного удара.

Прошел к столу Сергея, нажал кнопку настольной лампы и с трудом подтащил к себе телефон. И только тогда увидел свою руку – красную и распухшую. Но как звонить в аварийку, он не знал. И куда звонить? Ржевскому? Нет. Он не поможет. Кто-то должен отвечать за такие вещи... Иван набрал номер телефона Алевича. Долго не подходили.

– Я слушаю, – послышался сонный голос.

– Дмитрий Борисович, – сказал Иван. – Простите, что разбудил. Это Ржевский.

Алевич сразу понял – что-то случилось. Голос директора звучал натужно. И было четыре часа утра.

– Я слушаю. Что случилось? Что-нибудь с Иваном?

– Вы не можете... вызвать аварийную? Прорвало трубу горячей воды... затопило виварий...

– Господи! – вздохнул с облегчением Алевич. – А я-то думал...

– Погодите, – сказал Иван. – Я совсем забыл номер... вызовите и «скорую помощь».

– Ветеринарную? – Алевич все еще не мог скрыть облегчения.

– Нет, для меня, – сказал Иван и уронил трубку.

В коридоре топали шаги – Мария Степановна носилась по этажам, искала пациента...

– Теперь ты еще больше отличаешься от Сергея Андреевича, – сказала Ниночка. – И моя кровь в тебе есть.

– Спасибо, – сказал Иван. Они сидели на лавочке в заснеженном саду института. – Хотя мне иногда хотелось, чтобы меня не спасали.

– Так было больно?

– Нет.

Они помолчали. Иван поправил костыли, чтобы не упали со скамейки, достал сигареты.

– Почему он тебе разрешил курить?

– Наверное, потому, что курит сам, – сказал Иван. – Во мне есть память о курении, есть память, и ничего с ней не поделать.