– Ни слова больше, – ответил визитёр, и тут он отъехал вместе с креслом, и Стёпа, тараща глаза, как младенец на свечу, увидел, что на трюмо сервирован поднос, на коем помещался белый хлеб, паюсная икра в вазе, маринованные белые грибы и объёмистый ювелиршин графин с водкой. Доконало Стёпу то обстоятельство, что графин был запотевший.
Незнакомец не дал развиться Степиному удивлению до болезненной степени и ловким жестом налил Стёпе полстопки водки.
– А вы? – пискнул Стёпа.
– С удовольствием, – ответил незнакомец. Он налил себе полную стопку.
Степан трясущейся рукой поднёс стопку ко рту, глотнул, а глотнув, увидел, что незнакомец выплеснул целую стопку водки себе в рот, как выплёскивают помои в лохань. Прожевав ломоть икры, Стёпа выдавил из себя:
– А вы что же… закусить?
– Я не закусываю, благодарю вас, – ответил незнакомец.
По настоянию того же незнакомца Стёпа выпил вторую, закусил грибами, затем выпил третью, закусил икрой и тут увидел, что произошло чудо. Во-первых, Стёпа понял, что он может свободно говорить, во-вторых, исчезли зелёные пятна перед глазами, окостеневший мозг расправился, более того, Стёпа тут же сообразил, что вчерашние деревья – это значит на даче у Чембакчи, куда его возил Хустов. Поцелованная дама была не жена Хустова, а не известная никому дама.
Дело происходило в Покровском-Стрешневе. Всё это было так. Но вот появление совершенно неизвестного человека в спальне, а вместе с ним и появление водки с закуской – это было всё-таки необъяснимо.
– Ну что ж, теперь вы, конечно, припомнили мою фамилию? – спросил незнакомец.
Стёпа опохмелился так удачно, что даже нашёл возможность игриво улыбнуться и развести руками.
– Однако! – заметил незнакомец, улыбаясь ласково, – я чувствую, дорогой Степан Богданович, что вы после водки пили портвейн. Ах, разве можно это делать?
– Я хочу вас попросить… – начал Стёпа искательно и не сводя глаз с незнакомца, – чтобы это… между…
– О, не беспокойтесь! Вот разве что Хустов…
– Разве вы знаете Хустова? – спросил Стёпа возвращённым голосом.
– Я видел его мельком у вас в кабинете вчера, но достаточно одного взгляда на лицо Хустова, чтобы сразу увидеть, что он сволочь, склочник, приспособленец и подхалим.
«Совершенно верно», – подумал Стёпа, изумлённый таким кратким, но совершенно верным определением Хустова. Но тут тревога закралась в его душу. Вчерашний день постепенно складывался из разрозненных клочков, и всё же в памяти зияла чёрная дыра.
Этого незнакомца в чёрном берете, в чёрном костюме, в лакированной обуви, с острой бородкой под медным подбородком, со странным лицом, с беретом с крысьим хвостиком решительно не было во вчерашнем дне. Он не был в кабинете у Стёпы.
И сегодняшний день был совершенно ясен. Увозимый Стёпа назначил иностранному артисту свидание у себя в двенадцать часов. Иностранный артист явился. Иностранный артист был встречен приходящей прислугой Грушей, которая со свойственной всем приходящим прислугам откровенностью всё и выложила иностранному артисту: первое, что Михаил Александрович Берлиоз как вчера ушёл днём, так и не вернулся, но что вместо него приезжали двое и сделали обыск, а что если артисту нужен не Берлиоз, а Стёпа, то этого Стёпу вчера ночью привезли двое каких-то, которых она не знает, совершенно пьяным, так что и до сих пор он лежит, как колода, так что она не знает, что с ним делать, что и обед он не заказывал…
Тут иностранный артист послал её в дорогой магазин, велел ей купить водки, икры и грибов и даже льду, так что всё оказалось понятным. И тем не менее на Стёпу было страшно смотреть. Водка, лёд, да… привезли пьяным, да… Но самое основное – никакого контракта вчера Стёпа не заключал, и никакого иностранного артиста не видел.
– Покажите контракт, – сказал Стёпа.
Тут у Стёпы в глазах позеленело, и было это даже похуже похмелья. Он узнал свою лихую подпись… увидел слова… неустойка… 1000 долларов… буде… Словом, он, Стёпа, вчера заключил действительно контракт с иностранным фокусником – господином Азазелло Воланд. И господин Азазелло Воланд, что было видно из косой надписи на контракте, деньги получил.
«Буде?..» – подумал Стёпа.
Убедил ли его представленный контракт? Нет. Стёпе могли сунуть в нос любую бумагу, самый бесспорный документ, и всё-таки Стёпа, умирая, под присягой мог показать, что никакого контракта он не подписывал и иностранца вчера он не видел.
У Стёпы закружилась голова.
– Одну минуту, я извиняюсь… – сказал Стёпа и выскочил из спальни.
– Груня! – рявкнул он. Но Груни не было.
– Берлиоз! – крикнул Стёпа.
На половине Берлиоза никто не отозвался.
В передней у двери Стёпа привычно в полутьме повертел номер на телефоне и услышал, как резкий и наглый голос раздражённо крикнул в ухо:
– Да!..
– Римский? – спросил Стёпа и трубка захрипела. – Римский, вот что… Как дела… – Стёпа побагровел от затруднения, – вот чего… Этот тут пришёл, этот фокусник Вол…
– Не беспокойтесь, – уверила трубка, – афиши будут к вечеру…
– Ну, всего, – ответил Стёпа и повесил трубку. Повесив, сжал голову руками и в серьёзной тревоге застыл. Штука была скверная. У Стёпы начались тяжкие провалы в памяти. И водка была тут не при чём. Можно забыть то, что было после водки, но до неё? Однако в передней задерживаться долго было неудобно. Гость ждал. Как ни мутилось в голове у Стёпы, план действий он составил, пока дошёл до спальни: он решил признать контракт и от всего мира скрыть свою невероятную забывчивость. Вообще… Тут Стёпа вдруг прыгнул назад. С половины Берлиоза, приоткрыв лапой дверь, вышел чёрный кот, но таких размеров, что Стёпа побледнел. Кот был немногим меньше приличной свиньи. Одновременно с явлением подозрительного кота слух и зрение Стёпы были поражены другим: Стёпа мог поклясться, что какая-то фигура, длинная-длинная, с маленькой головкой, прошла в пыльном зеркале ювелирши, а кроме того, Стёпе показалось, что оставленный в спальне незнакомец разговаривает с кем-то.
Обернувшись, чтобы проверить зеркальную фигуру, Стёпа убедился, что за спиной у него никого нет.
– Груня! – испуганно и раздражённо крикнул Стёпа. – Какой тут кот?
– Не беспокойтесь, Степан Богданович, – отозвался из спальни гость, – этот мой кот. А Груни нет. Я услал её в Воронежскую губернию.
Стёпа выпучил глаза и тут подумал: «Что такое? Я, кажется, схожу с ума?» Обернувшись ещё раз, он изумился тому, что все шторы в гостиной закрыты, от этого во всей квартире полумрак. Кот, чувствуя себя в чужой квартире, по-видимому, как дома, скептически посмотрел на Стёпу и проследовал куда-то, на прощание показав директору «Кабаре» два огненных глаза.
Тут Стёпа, чувствуя смятение, тревогу и вдруг сообразив, что всё это странно, желая получить объяснение нелепых слов о Воронежской губернии, оказался на пороге спальни. Стёпа стоял, вздыбив вихры на голове, с опухшим лицом, в брюках, носках и в рубашке; незнакомец, развалившись в кресле, сидел по- прежнему, заломив на ухо чёрный бархатный берет, а на коленях у него сидел второй кот, но не чёрный, а огненно-рыжий и меньшего размера.
