зал. Булгаков прекрасно ориентировался в помещениях дома Пашкова, ибо часто посещал его в качестве читателя в конце двадцатых – начале тридцатых годов. В его архиве сохранились читательские билеты на посещение библиотеки.

…я сумасшедший? – В следующей рукописной редакции:

– «Кончено, – горестно сказал мастер, – теперь налицо вместо одного сумасшедшего – двое. И муж, и жена!

Он приподнялся, возвёл руки к небу и закричал:

– Чёрт знает что такое!

Вместо ответа Маргарита захохотала, болтая босыми ногами, потом закричала:

– Ты посмотри, на что ты похож. Ой, не могу!

Отхохотавшись, пока мастер стыдливо поддёргивал больничные кальсоны, Маргарита стала серьёзной.

– Ты сейчас сказал правду невольно, – заговорила она, – чёрт знает что такое, и всё устроит! – Глаза её вдруг загорелись, она вскочила, затанцевала на месте и прокричала: – О, как я счастлива! О, как я счастлива! О, дьявол! Милый Воланд!

После этого она кинулась к мастеру и, обхватив его руками за шею, стала целовать его в губы, в нос, в щёки. Вихры неприглаженных волос прыгали у того на лбу и щёки загорались под поцелуями.

– Ты – ведьма! – сказал отдышавшись мастер.

– А я и не отрицаю, – ответила Маргарита, – я – ведьма и очень этим довольна».

Маргарита прижалась к нему и заговорила нежно. – В следующей рукописной редакции:

«Когда она утихла, она заговорила серьёзно, и, говоря, сползла с дивана, подползла к коленям мастера и, глядя ему в глаза, заговорила, обнимая колени.

– О, как ты страдал! Как ты страдал, мой бедный. Смотри, у тебя седые нити и вечная складка у губ. Не думай, не думай ни о чём! Я умоляю тебя! И я ручаюсь тебе, что всё будет ослепительно хорошо! Всё. Верь мне!

– Я ничего не боюсь, пойми, – ответил ей шёпотом мастер, – потому что я всё уже испытал. Меня ничем не могут напугать, но мне жалко тебя, моя Марго, вот почему я и говорю о том, что будет… Твоя жизнь… Ты разобьёшь её со мною, больным и нищим… Вернись к себе… Жалею тебя, потому это и говорю…

– Ах, ты, ты, – качая растрёпанной головой, шептала Маргарита, – ах ты несчастный маловер!.. Я из-за тебя нагая всю ночь тряслась, глядя на удавленных, зарезанных, я летала вчера, я полтора года сидела в тёмной каморке, читала только одно – про грозу над Ершалаимом, плакала полтора года, и вот, как собаку, когда пришло твоё счастье, ты меня гонишь? Я уйду, но знай, что всё равно я всю жизнь буду думать только о тебе и о Понтии Пилате… Жестокий ты человек, – она говорила сурово, но в глазах её было страдание.

Горькая нежность поднялась к сердцу мастера, и, неизвестно почему, он заплакал, уткнувшись в волосы Маргариты. И она, плача, шептала ему, и пальцы её бродили по вискам мастера.

– Нити, нити! На моих глазах покрывается серебром голова, ах, моя, моя много страдавшая голова!.. Глаза, видевшие пустыню, плечи с бременем… Искалечили, искалечили, – её речь становилась бессвязной, она содрогалась от плача.

Луч ушёл из комнаты, оба любовника, наплакавшись, замолчали.

Потом мастер поднял с колен Маргариту, сам встал и сказал твёрдо:

– Довольно! Я никогда больше не вернусь к этому, будь спокойна. Я знаю, что мы оба жертвы своей душевной болезни или жертвы каких-то необыкновенных гипнотизёров. Но довольно, пусть будет, что будет!

Маргарита приблизила губы к уху мастера и прошептала:

– Клянусь тебе жизнью твоею, клянусь тебе копьём сына звездочёта, тобою найденного, тобою угаданного, твой заступник – Воланд! Всё будет хорошо.

– Ну и ладно! – отозвался мастер, но всё-таки добавил: – Конечно, когда люди так несчастны, как мы, они ищут спасения у трансцендентной силы…»

Последняя фраза мастера многозначительна. Она ещё более откровенно звучит в последней редакции романа: «…Конечно, когда люди совершенно ограблены, как мы с тобой, они ищут спасения у потусторонней силы! Ну, что ж, согласен искать там».

Трудно сказать, был ли знаком Булгаков с содержанием многочисленных оккультных романов В. И. Крыжановской, но в данном случае мысль мастера полностью совпадает с лукавой «проповедью» демона ада Сармиэля (роман «Маги», 1910), обосновывающего притягательность идей сил зла под видом добра. Приведём наиболее характерные фрагменты из этой «проповеди»:

«Измученное человечество плачет от сознания своего невежества, дрожит и изнывает… Охваченные ужасом, люди протирают коленами плиты в храмах, призывая неведомого Бога, прося у него пощады и милосердия; а он с насмешкой, полютее нашей, которую прозвали «сатанинской», отвечает: «Живите по установленному Мною незыблемому закону. А закон этот воспрещает пользоваться вложенными мною в ваши души инстинктами…» Кто знает Бога? Кому ведомо, что Он такое?.. Туманное обещание непонятного счастья, да ещё в месте, которое так трудно найти на географической карте неба… Мы преимущественно покровительствуем тем, чьи желания страстней, кто смелее во зле и более озлоблен: так как для нашей армии нужны такие, которых жизнь раздавила или задушила в своих когтях и которые были достаточно незаслуженно мучимы и презираемы, чтобы получить полнейшее отвращение ко всяким великодушным порывам и стремлению к небу… «Почему?!» – в отчаянии кричит род людской. Но всюду ему встречается молчание… Покинутые небом, они ищут помощи у ада…» (Выделено мною. – В.Л.)

Между … – В этом месте обрыв текста. Очевидно, вырваны листы, содержащие картины пожара в Москве.

…и фиолетовый всадник соскочил… – В следующей рукописной редакции этот важнейший эпизод опущен автором. При перепечатке текста в 1936 году эпизод был восстановлен в следующей редакции:

«Опять наступило молчание, и оба находящиеся на террасе Воланд и Азазелло глядели, как в окнах, повёрнутых на запад, в верхних этажах громад зажигалось изломанное ослепительное солнце. Глаз Воланда горел точно так же, как одно из таких окон, хотя Воланд был спиною к закату.

Через некоторое время послышался шорох как бы летящих крыльев и на террасу высадился неизвестный вестник в тёмном и беззвучно подошёл к Воланду. Азазелло отступил. Вестник что-то сказал Воланду, на что тот ответил, улыбнувшись: