Живительное тепло потекло по её животу, что-то стукнуло в затылок, она почувствовала волчий голод. Тут же перед ней оказалось золотое блюдце, и после первой же ложки икры тепло разлилось и по рукам и по ногам.
Бегемот отрезал кусок ананаса, посолил его, поперчил, съел и после этого так залихватски тяпнул вторую стопку спирту, что все ахнули.
Маргарита ела жадно, и всё казалось необыкновенно вкусным, да и в самом деле было необыкновенно вкусно.
После второй стопки огни в канделябрах загорелись как будто поярче, в камине прибавилось пламени. Никакого опьянения Маргарита не чувствовала. Только сила и бодрость вливались в неё и постепенно затихал голод. Ей не хотелось спать, а мысли были не связанные между собою, но приятные. Кроме всего прочего смешил кот.
Кусая белыми зубами мясо, Маргарита упивалась текущим из него соком и в то же время смотрела, как Бегемот намазывал горчицей устрицу и посыпал её сахаром.
– Ты ещё винограду положи, – говорила ему Гелла, – и сверху сам сядь.
– Попрошу меня не учить, – огрызался Бегемот, – сиживал за столом, сиживал!
– Ах, как приятно ужинать вот этак при огоньке камелька, запросто, – дребезжал Коровьев, – в интимном кругу…
– Нет, Фагот, – возражал кот, – в бальном буфете имеется своя прелесть и размах!
– Никакой прелести в этом нет, – сказал Воланд, – и менее всего её в этих тиграх, рёв которых едва не довёл меня до мигрени.
– Слушаю, мессир, – сказал дерзкий кот, – если вы находите, что нет размаха, и я немедленно буду держаться того же мнения.
– Ты у меня смотри, – ответил на это Воланд.
– Я пошутил, – смиренно сказал кот, – что касается тигров, я велю их зажарить.
– Тигров нельзя есть! – заметила Гелла.
– Нельзя-с? Тогда прошу послушать, – оживился кот и, переселившись к камину с рюмочкой ликёру, жмурясь от удовольствия, рассказал, как однажды оказался в пустыне, где один-одинёшенек скитался девятнадцать дней и питался мясом убитого им тигра. Все с интересом слушали занимательное описание пустыни, а когда Бегемот кончил повесть, все хором воскликнули: «Враньё!»
– Интересно то, что
– История рассудит нас, – ответил кот, но не очень уверенно.
– А скажите, – обратилась Маргарита к Азазелло, – вы его застрелили? Этого барона?
– Натурально, – ответил Азазелло.
– Я так взволновалась… Так неожиданно…
– Как же не взволноваться, – взвыл Коровьев, – у меня у самого поджилки затряслись. Бух! Раз! Барон набок!
– Со мною едва истерика не сделалась, – подтвердил и кот, облизывая ложку с икрой.
– Вот что мне непонятно, – заговорила Маргарита оживлённо, и золотые искры от золота и хрусталя прыгали у неё в глазах, – неужели снаружи не слышно было ни грохота музыки, ни голосов?
– Мёртвая тишина, – ответил Коровьев.
– Ах, как это интересно всё, – продолжала Маргарита. Дело в том, что этот человек на лестнице… и другой у подъезда… Я думаю, что он…
– Агент! Агент! – вскричал Коровьев, – дорогая Маргарита Николаевна, вы подтверждаете мои подозрения! Агент. Я сам принял было его за рассеянного приват-доцента или влюблённого, томящегося на лестнице, но нет, но нет. Что-то сосало моё сердце! Ах! Он – агент. И тот у подъезда тоже! И ещё хуже в подворотне – тоже!
– Интересно, а если вас придут арестовывать? – спросила Маргарита, обращая к Воланду глаза.
– Непременно придут, непременно! – вскричал Коровьев, – чует сердце, что придут! В своё время, конечно, но придут!
– Ну что же в этом интересного, – отозвался Воланд и сам налил Маргарите играющее иглами вино в чашу.
– Вы, наверное, хорошо стреляете? – кокетливо спросила у Азазелло Маргарита.
– Подходяще, – ответил Азазелло.
– А на сколько шагов? – спросила Маргарита.
– Во что, смотря по тому, – резонно ответил Азазелло, – одно дело попасть молотком в стекло критику Латунскому, и совсем другое – ему же в сердце.
– В сердце! – сказала Маргарита.
– В сердце я попадаю на сколько угодно шагов и по выбору в любое предсердие его или в желудочек, – ответил Азазелло, исподлобья глядя на Маргариту.
– Да ведь… они же закрыты!
– Дорогая, – дребезжал Коровьев, – в том-то и штука, что закрыты! В этом вся соль! А в открытый предмет…
Он вынул из стола семёрку пик. Маргарита ногтем наметила угловое верхнее очко. Азазелло отвернулся. Гелла спрятала карту под подушку, крикнула «готово!».
Азазелло, не оборачиваясь, вынул из кармана фрачных брюк чёрный револьвер, положил его на плечо дулом к кровати и выстрелил.
Из-под простреленной подушки вытащили семёрку. Намеченное очко было прострелено.
– Не желала бы я встретиться с вами, когда у вас в руках револьвер!
– Королева драгоценная, – завыл Коровьев, – я никому не рекомендую встретиться с ним, даже если у него и нету револьвера в руках! Даю слово чести бывшего регента и запевалы! От всей души не поздравляю того, кто встретится!
– Берусь перекрыть рекорд с семёркой, – заявил кот.
Азазелло прорычал что-то. Кот потребовал два револьвера. Азазелло вынул и второй револьвер. Наметили два очка на семёрке. Кот отвернулся, выставил два дула. Выстрелил из обоих револьверов. Послышался вопль Геллы, а с камина упала убитая наповал сова, и каминные часы остановились. Гелла, у которой одна рука была окровавлена, тут же вцепилась в шерсть коту, а он ей в ответ в волосы, и они покатились клубком по полу.
– Оттащите от меня эту чертовку, – завыл кот. Дерущихся разняли, Коровьев подул на простреленный палец Геллы, и тот зажил.
– Я не могу стрелять, когда под руку говорят! – кричал кот и старался приладить на место выдранный у него из спины порядочный клок шерсти.
– Держу пари, – тихо сказал Воланд Маргарите, – что проделал он эту штуку нарочно. Он очень порядочно стреляет.
Геллу с котом помирили, и в знак этого примирения они поцеловались. Достали карту, проверили. Ни одного очка не было затронуто.
Ужин такой же весёлый пошёл дальше. Свечи оплывали в канделябрах, по комнате волнами ходило тепло от камина. Маргарита наелась, и чувство блаженства охватило её. Она смотрела, как сине-серые кольца от сигареты Азазелло уплывали в камин и как кот ловил их на конец шпаги. Ей никуда не хотелось уходить, но было по её расчётам поздно, судя по всему, часов около шести утра. Воспользовавшись паузой, Маргарита обратилась к Воланду и робко сказала:
– Пожалуй, мне пора…
– Куда же вы спешите? – спросил Воланд, и Маргарита потупилась, не будучи в силах вынести блеска глаза.
Остальные промолчали и сделали вид, что увлечены дымными кольцами.
– Да, пора, – смущаясь повторила Маргарита и обернулась, как будто ища накидку или плащ. Её нагота вдруг стала стеснять её.
Воланд молча снял с кровати свой вытертый засаленный халат, а Коровьев закутал Маргариту.
– Благодарю вас, мессир, – чуть слышно сказала Маргарита, и чёрная тоска вдруг охватила её. Она
