Невозмутимая до сих пор Клер бросила в его сторону укоризненный взгляд.
— Я считала, что вы большие друзья, — заметила она с горькой иронией. — Не с Рубанком ли ты совершал взаимовыгодные сделки?
Мальчик опустил глаза, не желая направлять разговор в это русло.
— Послушай, — пошла в атаку Клер, — я приняла решение. Так не может продолжаться вечно. Мне придется съездить в город и попросить военные власти прислать нам сапера. Теперь это возможно: служба обороны выделяет специалистов для нейтрализации снарядов, оставшихся на гражданских объектах. Я разыщу командира инженерной части и уговорю его нами заняться. Если повезет, к осени наши поля будут очищены. Пойми, я делаю это для нас обоих, а не для того, чтобы немного развлечься в городе.
— Надеешься, они станут тебя слушать? — присвистнул мальчик, скривив губы в усмешке. — И для этого ты готова разрядиться, как шлюха?
На лице Клер появилось замкнутое, холодное выражение.
— Довольно! — оборвала она сына. — Не смей говорить со мной в таком тоне. Будь ты мужчиной, я дала бы тебе пощечину. Так или иначе — в город я поеду. Сначала доберусь до Морфона и обращусь в жандармерию, там мне подскажут, как действовать.
— Я с тобой, — предложил Жюльен.
— Нет, — отрезала мать. — Ты останешься. Дом нельзя бросать без присмотра.
— Но…
Слова застряли у него в горле. Жюльен собирался объяснить, что Клер не должна ехать одна, он должен ее сопровождать, защищать. Но чувствовалось, что воля матери останется непреклонной — она одним взглядом сумела остановить этот беззвучный поток слов. Из груди Жюльена рвалось возмущенное: «Отправляешься на прогулку, оставляешь меня одного! Тебе наплевать, что мне перережут глотку, как Цеппелину!», но аргумент был до обидного жалким, и он предпочел им не воспользоваться. Несколько секунд мать и сын смотрели друг на друга отчужденно, как два незнакомца, но постепенно напряжение спало. Клер протянула руки, чтобы привлечь мальчика к себе.
— Ну-ну, не расстраивайся, все будет хорошо. Скоро кончится война, и если мы вернем земли, то легко выживем без посторонней помощи. Ты прекрасно знаешь, что все должно быть улажено до зимы, — это наш единственный шанс выстоять, никому не кланяясь. Встреча с Рубанком, твоим приятелем, и заставила меня принять решение: я почувствовала, что неспроста он крутится вокруг да около, как стервятник. Горжю отлично видят наши трудности. Если не удержимся на плаву, они скупят нашу землю за пачку обесцененных купюр, и придется нам кочевать по белу свету, как цыганам, а я не могу этого допустить! Любой ценой, слышишь, любой, я заполучу саперов!
Но вместо того чтобы успокоить, настойчивость Клер повергла мальчика в отчаяние. Ожили прежние опасения, смутная тревога. До чего дойдет мать в стремлении обрести желаемое? И что, собственно, значит «любой ценой»? Не способна ли она действительно на все? То, что он за этим видел, вызывало у него страх и отвращение. Он представил хорошенькую, кокетливую Клер среди немытой, плохо выбритой солдатни. Просто так, за красивые глазки, никто для нее ничего не сделает. Разумеется, она не может этого не знать и тем не менее идет на риск. Жюльен готов был оттолкнуть руки, которые собирались его обнять. Порыв матери вдруг стал ему отвратителен. «Ступай! — чуть не зарычал он. — Иди путайся с военными, ведь ты этого хочешь! Пока я торчал вансионе, ты успела пристраститься к легкой жизни!»
Он отстранился, и Клер не пыталась его удерживать. Между ними опять выросла стена, заставившая их до вечера хранить молчание.
На утро следующего дня Клер ушла, положив в чемодан несколько крутых яиц и бутылку холодного кофе. «До Морфона дойду в башмаках, — сказала она, — а туфли возьму с собой, чтобы надеть их в городе. Когда прилично выглядишь, с тобой и разговаривают по-другому».
Если не считать загара, Клер снова превратилась в незнакомку, явившуюся за ним в пансион двумя месяцами раньше, «настоящую парижанку» в лохмотьях, со следами былого изящества. Она не накрасила глаза и не припудрилась, несомненно, приберегая главное оружие для решающей схватки, когда придется обольщать офицера, ответственного за разминирование гражданских объектов. Жюльена обуревало желание отхлестать ее по щекам, сказать, чтобы она не возвращалась, ибо в его воображении одна отвратительная картина сменялась другой. На пороге хижины они поцеловались, но без прежней сердечности.
Жюльен оставался холоден и тверд, как гранит под ледяным дождем. Напоследок мать робко ему улыбнулась, помахала рукой и стала удаляться. «До чего нелепый вид, — мелькнула у него мысль — дамский костюмчик и грубые деревенские башмаки!» Он не отрываясь смотрел ей в спину, спрашивая себя, наберется ли она смелости еще раз обернуться и попрощаться с ним взглядом.
Плотная стена кустарника вскоре скрыла ее из виду, но стук деревянных подметок по каменистой дороге еще долго висел в воздухе.
Подобрав лопату, мальчик отправился в огород. Гнев его целиком перешел в отчаяние, и он изо всех сил сдерживался, чтобы не разрыдаться. В голове роились чудовищные предположения: Клер не вернется, ей надоело ковыряться в земле, захотелось роскоши, праздности; стоит матери попасть в городской водоворот, и она оттуда уже не вырвется, ее закружит вихрь наслаждений. Именно так писали в романах —
Все утро Жюльен трудился не покладая рук, пока с ладоней не слезла кожа. Иногда он прерывался и смотрел в сторону леса. Хорошо бы проклятый «призрак» соизволил наконец показаться! Английский летчик или выходец с того света Матиас Леурлан — никому бы сейчас не поздоровилось! Ему просто необходимо было выместить на ком-то злобу.
Ближе к полудню, когда мальчик поднял над головой ведро с водой, чтобы освежиться, в роще, всего метрах в тридцати от него, он заметил человека, скрывавшегося за стволами деревьев. На этот раз им овладела ярость: схватив лопату, он бросился в его сторону, не чувствуя, как царапают голую грудь колючие ветки. Быстро настигнув незнакомца, Жюльен прыгнул на него сверху и принялся колотить по спине. Он наносил удары изо всех сил, нисколько не сдерживаясь, с пугающим его самого наслаждением.
— Перестань! Обезумел ты, что ли! — закричал тот голосом Рубанка, пытаясь защитить лицо руками.
— Все вы мне осточертели! — взревел в ответ Жюльен. — Мне надоело чувствовать спиной ваши взгляды! Постоянно за мной шпионите! Убирайся! Пошел прочь!
Ненависть его не знала предела, он вдруг понял, что старается попасть по голове парня, чтобы раскроить ему череп. Ему захотелось увидеть, как тот исходит кровью, сломать ему нос, выбить все зубы.
— Да ты спятил! — верещал Рубанок, и в голосе его слышался неподдельный ужас. — Дерьмо! Я не сделал ничего плохого, шел тебя предупредить… — Он валялся на земле в смешной позе, подтянув ноги к животу, на лице отражались растерянность и недоумение. — Черт! — произнес он, когда мальчик отступил, все еще размахивая поднятой лопатой. — Ты сошел с ума, как все Леурланы. Стал вроде отца с дедом. И тебя сразила их болезнь. Даже взгляд изменился!
— Нечего нести вздор! — выпалил Жюльен. — На что ты рассчитывал, отправляясь шпионить за мной?
Рубанок поднялся, растирая ушибленные руки. С правой брови, расплываясь в поту, стекала струйка крови.
— Я насчет собаки… Цеппелина…
— Собаку убили, — холодно проговорил мальчик.
— Знаю, — сказал Рубанок, понизив голос. — Знаю и того, кто это сделал… Вот о чем я собирался предупредить. Хочешь, не верь, но мне будет чертовски досадно, если с тобой что-нибудь стрясется.
— Мне тоже известен убийца, — отрезал Жюльен.
