предположил, что это человек, поселившийся на судне, хочет с ним разделаться, чтобы тайна его не была раскрыта, но, присмотревшись, узнал Бенжамена Брюза, с лоснящимся, красным от непрестанной пьянки лицом. Вокруг скульптора распространялся отвратительный запах перегара. Он едва держался на ногах, цепляясь за деревья, чтобы не упасть, и постоянно оглядывался, словно его преследовали видения, рожденные парами этила.

— Я его видел, — задыхаясь проговорил калека, вращая безумными глазами. — Там, в кустах, он прицеливался в меня из ружья…

— Знаю, — небрежно бросил Жюльен. — Это англичанин, устроивший себе берлогу на яхте. Давайте вести себя так, будто ничего не произошло.

— Что за англичанин? — поднял брови Брюз. — Плевать я хотел на англичанина! Матиаса я видел, Матиаса Леурлана… Матерь Божия… я сразу его узнал!

— Довольно! — оборвал его мальчик. — Вы опять хватили лишку. Привидений не существует. — Он произнес эти слова твердым, не допускающим возражений тоном, но внутренне содрогнулся.

— Хватил лишку, не спорю, но я знаю, что говорю. Матиас прицелился в меня беззвучно, одними губами, произнес: «Паф!», намекая, что выстрелит в любую секунду. А не пальнул он только потому, что я в стельку пьян, и он подумал: если я и расскажу о нашей встрече, мне все равно не поверят. И, как видишь, оказался прав… Я-то напоролся на него случайно — он следит за тобой!

— Прекратите! — воскликнул Жюльен. — Вам меня не убедить, что он воскрес из мертвых.

— И не собираюсь! Значит, ты ничего не понял? Матиас не воскрес из мертвых, потому что он и не умирал!

Мальчик отшатнулся, словно ему дали пощечину, сердце его готово было выскочить из груди.

— Бред! У вас просто пьяный бред. Все знают, что его раздавила яхта.

Брюз встал на колени, и его стошнило, после чего он так громко застонал, будто его терзала страшная боль. Жюльен отвернулся. Когда все кончилось, однорукий вырвал пучок травы и обтер губы. От него так воняло, что к нему невозможно было подойти ближе чем на два метра.

— Матиас нас провел, всех, — возобновил атаку калека. — Никакая яхта на него не падала. Увидев его, я сразу это смекнул, а кое о чем догадывался и раньше…

— Ерунда, — возразил мальчик. — Почему не предположить, что у вас была галлюцинация?

— Таких штук со мной не случается, — вздохнул Брюз, — и в этом вся проблема. Если бы я видел то, что не дано видеть другим, я стал бы настоящим скульптором!

— И все же это был не Матиас, — стоял на своем мальчик.

— Он… Постарел немного, но в общем-то почти не изменился. Не умер он, а толкнул под яхту кого-то вместо себя, и все поверили, что его расплющило в лепешку. Сделать это было не так уж трудно. Знаешь, как его опознали? По одежде и предметам, найденным в карманах. Остальное превратилось в собачий паштет! Почему бы ему не поменяться одеждой с кем-нибудь другим — бродягой или списанным с корабля матросом? Не хуже меня знаешь, что в порту полно проходимцев. Матиас мог встретить его в бистро, уговорить принять участие в безобидном розыгрыше и — обрушить ему на спину двухмачтовик.

— Чушь какая-то. Ваша версия хороша для полицейских романов, но в жизни такого не происходит.

— Вот паршивец! — Брюз даже присвистнул. — Знал бы ты, сколько людей пыталось выдать себя за умерших, лишь бы не угодить на фронт. В день «трагедии» на Матиасе была шляпа, не странно ли? Ведь он всегда ходил с непокрытой головой. Чуешь, в чем тут дело? Благодаря этой уловке рабочие на палубе не смогли как следует разглядеть лица того, кто оказался под днищем. Поэтому подмена и удалась. Бродяга занял позицию, как ему велели, не догадываясь, что его ждет. Матиас ведь мог наплести ему все, что угодно: речь, мол, идет о невинной шутке или что ему нужен дублер на время, которое он собирается провести с любовницей, — не знаю…

— Пустая болтовня, выдумки.

— Вовсе нет. Мне известны все подробности происшествия — я слышал рассказы парней с верфи, и каждая деталь прочно засела у меня в памяти. Возле места, где это случилось, есть будка для инструментов. Матиас завел туда бродягу и поменялся с ним одеждой. Позже, когда дело было сделано и поднялась суматоха, он, воспользовавшись паникой, поспешил исчезнуть, ибо это не представляло труда — ведь все смотрели в одну сторону! Я утверждаю — это было вполне осуществимо.

— Что за идиотизм, зачем это могло ему понадобиться? Ну, предположим, он выдал себя за умершего, а потом?

— А потом он стал рыскать вокруг усадьбы: смотреть, вынюхивать, чтобы наконец узнать правду. Надеялся, что после того, как он «сыграет в ящик», отец и Клер перестанут осторожничать, выдадут себя, и он, Матиас, воздаст им по заслугам. Он хотел узнать правду, вот зачем! Предоставить им возможность выдать себя с потрохами, поскольку больше не мог выносить неопределенности.

— Безумие какое-то…

— Да ведь он и был безумцем — помешался от ревности, как и его отец… Все Леурланы — сумасшедшие, это ни для кого не секрет. А все из-за кровосмешения: они издавна женились на двоюродных сестрах, их всегда преследовали навязчивые мысли. Не вчера это началось… Повторяю — Матиас жив. Вскоре после своей мнимой смерти он явился вооруженный до зубов, чтобы следить за женой, но только одного не смог предвидеть — отъезда Клер. Тогда он стал жить отшельником в лесу, никому не показывался. И провел там почти пять лет.

— Вы и раньше его встречали?

— Не доводилось. При немцах в лесу прятались партизаны, и я, услышав в кустах шорох, старался побыстрее прошмыгнуть по тропинке, чтобы не напороться ни на тех, ни на других. Мне, правда, не раз казалось, что он рыщет где-то поблизости, я ощущал его присутствие, но желания в этом убедиться у меня не возникало.

Мальчик не нашел, что ответить. Может, это и был бред, но в нем присутствовала логика. Неужели ревность довела человека до того, что он инсценировал собственную гибель? Почему бы и нет — навязчивые идеи порой приводят к самым неожиданным поступкам.

— Но теперь положение изменилось, — после недолгой паузы продолжил скульптор. — Мать вернулась в родные края… и поблизости есть мужчины.

— Мужчины? Интересно, кто же?

— Во-первых, твой покорный слуга, затем Рубанок, который глаз с нее не спускает, потом нотариус и другие, которым только свистни. Хорошенькая вдовушка — мечта холостяка! Вопрос в том, сколько времени еще она сможет спать одна. Твоя мать молода, и ей нужен мужчина — таков закон природы.

— Заткнитесь, негодяй! — не выдержал Жюльен.

— Вот недоумок! — расхохотался Брюз, — Да что ты, молокосос, смыслишь в женщинах! Так уж заведено: мужчины и женщины созданы для того, чтобы задавать друг другу жару в постели, и не тебе это менять. Матери рано или поздно понадобится мужик. Она начнет об этом думать, да и сейчас уж, пожалуй, думает. Лето, жара, в такое время в голову всегда лезут мысли о плотских утехах. Посмотри, как сладко она потягивается после сна: сразу видно, что именно ей грезилось.

— Так и вы тоже за нами шпионите! — воскликнул мальчик.

— Не один я, есть и другие: Рубанок, например, или Матиас. Он охотник, терпения ему не занимать. Уж он-то своего не упустит. Будет ждать, сколько потребуется, ему-то известно, что время работает на него.

— Лучше ступайте и продолжайте накачиваться вином. Все, что вы несете, не имеет ни малейшего смысла!

— А ведь ты знаешь, что я прав! В глубине души со мной согласен или нет? Признайся, ты и сам проигрывал такой вариант. Скоро, ох скоро прекрасной Клер захочется потереться о мужичка! Она ведь не монахиня, и в день, когда это произойдет, Матиас будет тут как тут, он возьмет их на мушку, мать и любовника, и пальнет из ружья.

— Не больно-то правдоподобная картина, — слабо возразил Жюльен.

— Ошибаешься. Ты не представляешь, что творится в башке у ревнивца. Ревность, я тебе скажу, — адская машина. Если запущена, работает безотказно. Чего стоят эти раздирающие душу вопросы — было? не было? будет ли? Думала ли она об этом? с кем? когда? как? А перед глазами все время картины — жуткие,