о камень…
Наконец кое-как ему удалось отвоевать тело у небытия, и, пошатываясь, он стал на ощупь искать вход в хижину. Луна не взошла, и чернота ночи превращала каждого в беспомощного слепца или лунатика. Жюльен споткнулся и повалился прямо на солому, шаря руками в темноте в поисках тела матери. От его прикосновений Клер резко подняла голову, еле сдержав крик ужаса. Мальчик подался вперед, чтобы прижать ее к груди, но со сна Клер не поняла, что перед ней сын, и стала отбиваться, словно на нее напал преступник. Жюльен почувствовал, как вниз от губы побежала струйка крови.
— Жюльен! — не своим голосом завопила Клер. — Это ты?!
— Цеппелина убили, — еле выговорил он. — Зарезали…
Но гибель пса уже не имела ровным счетом никакого значения, и мальчик это осознал, как только слова были произнесены. Он был настолько близок к тому, чтобы поверить в смерть Клер, что остальное потеряло всякую важность. Его самого испугало такое безразличие к судьбе пса.
— Что с Цеппелином? — не поняла мать.
Жюльен повторил чисто автоматически, не слыша того, что говорит. Все еще не веря до конца, что Клер осталась живой, он, стараясь убедиться в этом, наслаждался ее близостью, теплотой кожи, биением пульса; он хотел бы накрыть ее своим телом, чтобы ощутить ее жизнь каждой клеточкой…
Клер зажгла керосиновую лампу, и они, тесно прижавшись и поддерживая друг друга, вышли на порог хижины.
— Не смотри, не надо, — попросила женщина. Мальчик сделал вид, что послушался, но ему было все равно, словно Цеппелина никогда не существовало, его привязанность к собаке улетучилась в долю секунды.
— Наверняка его убил какой-нибудь солдат-дезертир, немец или даже американец, — предположила мать. — Нам лучше как следует запереться. Вернемся в хижину, не стоит здесь оставаться.
На ночь они закрыли все задвижки. В помещении стояла невообразимая духота, но никто не жаловался. До самой зари мать и сын пролежали бок о бок без сна, каждый прислушивался к дыханию соседа, стараясь убедить себя, что тот спит. Жюльена переполняло ощущение счастья от близости Клер — новое, необычное, которого он немного стыдился.
На следующее утро они с матерью, не обменявшись ни словом, похоронили Цеппелина в глубине огорода. Застывшая до каменной твердости собака казалась чучелом, в которое под покровом ночи злые силы превратили живое существо. Теперь в сердце Жюльена не осталось и следа от жалости к подорвавшемуся на мине англичанину. Только гнев, только ненависть чувствовал мальчик к затаившемуся в кустарнике подлецу. Он надеялся, что, возможно, в эту минуту летчик умирает от голода, или представлял, что роет для него в лесу яму, как при охоте на волка, куда тот упадет с дикими криками, напоровшись на острые колья. Око за око! От ненависти щеки Жюльена горели, а руки, напротив, были ледяными. Его переполняли кощунственные желания: сжечь «Разбойницу» вместе с ее обитателем, подстеречь англичанина и метко пущенным камнем вызвать обвал… Или лучше… или…
Подобно похлебке в котле, варился Жюльен в своей ненависти, наблюдая, как все гуще становится его злоба. Постепенно он дошел до мысли, что выдаст летчика немцам, а те обязательно его расстреляют; он скрежетал зубами, представляя смертоносный жар свинца, проникающий в тело: паф! паф! Мальчик понимал, что это дурные мысли, но получал от них облегчение. Может, он и хотел бы почувствовать угрызения совести, но находил в себе лишь жажду мести.
Изредка, правда, возвращался знакомый внутренний голосок, нашептывавший то, что мальчик старался отмести: «Вдруг это все-таки Матиас,
Каждый раз, когда в его голове рождались такие мысли, Жюльен заставлял себя думать о чем-нибудь другом. Но тут вдруг ощутил легкое жжение и машинально начал тереть висок — в месте, куда предположительно мог быть нацелен ствол ружья. Не разбудит ли однажды ночью его, так и не успевшего досмотреть свой сон, низко склонившаяся тень Матиаса — ружье на изготовку, палец нежно поглаживает блестящий от частого употребления спусковой крючок?..
Вскоре после гибели Цеппелина, когда мальчик осматривал в лесу капканы, ему вновь довелось встретиться с Бенжаменом Брюзом. Скульптор был по обыкновению пьян.
— Знаешь последнюю новость? — закричал он, размахивая единственной рукой. — Немцы сбросили в море всех америкашек! Накрылась их проклятая высадка! Может, хоть теперь никто не будет мешать мне напиваться!
Жюльен твердо решил не поддерживать разговора, у него не возникало желания еще раз выслушивать разговоры скульптора о привидениях.
Цеппелина мальчику очень не хватало. Каждый вечер теперь они с матерью закрывали все окна и двери, чтобы избавить себя от ночных визитов. Из-за этого в доме стояла страшная духота, так что невозможно было заснуть.
На исходе третьего дня они осмелились приоткрыть окно, а потом режим и вовсе стал более свободным — мать как ни в чем не бывало распорядилась отворить на ночь дверь. Беззаботность Клер удивила мальчика. Он призвал ее к большей осторожности, на что она возразила, что, дескать, тип этот давно ушел и им нечего бояться.
В последнее время мать сделалась молчаливой, задумчивой, и мальчику стало казаться, что она вынашивает какие-то тайные планы. Догадался он об этом по множеству мелких деталей: у нее вдруг возникла нужда в частом мытье головы и ежедневном купании в реке, теперь она уж слишком долго крутилась перед зеркалом, оглядывая себя со всех сторон.
— У меня вид деревенщины, — однажды вечером заметила Клер. — Взгляни на мою кожу: морщины, как у столетней старухи! А руки… прежде гладкие, нежные, они стали как у мужчины. За пару месяцев под палящим солнцем я состарилась больше, чем за пять лет войны.
Из фибрового чемодана Клер достала баночки с румянами, коробочку рисовой пудры и на две трети использованный тюбик губной помады. Голову она теперь мыла душистым мылом и каждый вечер расчесывала волосы, делая ровно двести движений щеткой, и напевала популярный мотивчик Шарля Трене [32], уперев взгляд в пустоту. Когда мать становилась такой, Жюльен ее не узнавал. Голос Клер менялся, движения, казалось, принадлежали незнакомке, и он испытывал от этих превращений мучительную неловкость. У него было желание крикнуть ей в лицо: «Пожалуйста, не возвращайся в прошлое! Избавься от всего, что в нем когда-то происходило. Ведь папка с донесениями сыщика продолжает спокойно лежать на дне ящика в кабинете деда — считай, что, не притронувшись к ней, я заключил с тобой мирный договор. Не заставляй меня об этом пожалеть!»
С матерью явно что-то происходило. Клер выстирала блузку, которая была на ней в день приезда в пансион, выгладила свой жалкий перелицованный костюмчик с помощью старинного угольного утюга, найденного в куче старья в риге.
— Чистишь перышки перед празднованием Дня победы? — не без ехидства заметил Жюльен, возмущенный ее приготовлениями. — Не слишком ли спешишь? Говорят, немцы сбросили американцев в море — Брюз рассказал.
Но Клер только пожала плечами, словно не замечая ядовитых слов сына.
— Глупости, — спокойно ответила она. — Американцы победили. Как-то утром к нам заглянул младший Горжю, пока ты в лесу занимался капканами. Ну просто не Рубанок, а сама любезность… так вот, он сказал, что немцы отовсюду бегут и теперь наша территория под контролем союзных войск — он слышал сообщение по радио.
— Рубанок? — резким тоном спросил Жюльен, сжимая в карманах кулаки. — Удивительно, до чего быстро он превратился в цивилизованного господина! Надеюсь, он не пытался за тобой приударить?
