В зал вбежал Мэн-Ся. Конан поглядел на молодого кхитайца с легкой досадой и пробурчал:

— Можешь оставить эти церемонии. И перестань все время кланяться! У меня от тебя рябит в глазах.

Мэн-Ся расхохотался и уселся рядом. Он быстро придвинул к себе горшочек с рисом и заглянул внутрь одним глазом, в то время как другой, узкий и хитрый, рассматривал Конана.

— Как мило было с их стороны позаботиться и бедном кхитайском философе! Ваша госпожа, полагаю, согласится заплатить за этот рис?

Не дождавшись ответа, он принялся быстро уминать рис. Он ел с жадностью изголодавшегося человека, так что Конан в конце концов спросил:

— У тебя что, нет при себе денег заплатить за ужин?

Не переставая набивать рот, кхитаец покачал головой.

— Согласно нашей философии, путник должен быть беден, дабы изведать дорогу во всей ее прямоте.

— Кажется, таким премудростям я тебя не учил, — заметил Конан.

Нет, учитель Конан, но у нас были и другие учителя…

— Стало быть, ты изменил моему великому учению? — нахмурился Конан, забавляясь.

— О нет, учитель, но наша философия дозволяет совмещать самые разные учения! В данном случае я отправился в путь, желая познать путь в его прямоте и людей в их самых разных свойствах, а это лучше всего делать не имея при себе денег.

— Понятно, — сказал Конан. Он отставил блюдо, на котором оставались только обглоданные кости, и взялся за кувшин с молоком. На мгновение задержался: — Может быть, ты выпьешь молока?

— Нет, учитель, благодарю. Я пью только чистую воду.

— Надо будет на досуге подпоить тебя чем-нибудь покрепче родниковой воды и посмотреть, что останется от твоей философии в пьяном виде.

— О, у нас есть учение о том, что пьяный человек раскрывает доселе сокрытые в нем возможности… — обрадованно зачастил Мэн-Ся.

Конан безнадежно махнул рукой.

— Ты невыносим, кхитаец.

Он откинулся к стене, ковыряя в зубах и озираясь по сторонам, и вдруг сердито нахмурился. Откуда взялся здесь этот человек? Киммериец мог поклясться, что когда он садился за свою вечернюю трапезу, незнакомца здесь не было.

Но теперь он сидел в дальнем углу и аккуратно, как кошечка, кушал какое-то жидкое варево, зачерпывая из глубокой глиняной миски.

— Кто это? — осведомился Конан у кхитайца.

Тот повернулся и несколько мгновений рассматривал чужака. Потом пожевал губами в явной растерянности.

— Кажется, он присоединился к каравану во время последнего перехода… Я его не заметил.

— В том-то и дело! — с досадой воскликнул Конан. — Я тоже.

— Вы, учитель? — поразился кхитаец, но тут же нашел ему оправдание: — Но этого и быть не могло, ведь вы находились далеко от нас, вы погребали доблестно павшего!

— Хочешь сказать, что он просто вышел из пустыни и пошел рядом с караваном, и шагал так, пока вы не добрались до места ночлега?

— Приблизительно так… Хотя повторяю, собственными глазами я этого не видел.

— Странно, не так ли?

— Странно.

Они помолчали, а потом, не сговариваясь, забрали — Конан свой кувшин с молоком, а кхитаец мисочку с недоеденным рисом — и пересели к незнакомцу; Конан справа, а Мэн-Ся слева.

— Мы не помешаем тебе? — спросил Конан с едва различимой угрозой в голосе.

Незнакомец глянул сперва на огромного киммерийца, затем на маленького кхитайца, приветливо улыбнулся куда-то в сторону и ответил:

— Пожалуй, нет. Вы уже пробовали здешнюю похлебку? Советую угоститься. Чрезвычайно питательно и полезно для пищеварения. Облегчает отбрасывание отходов жизнедеятельности…

— Ты врач? — перебил Конан, морщась.

— О нет, хотя иногда мне приходится врачевать страждущих, ибо в нашем несовершенном мире страдание и жизнь часто идут рука об руку, — был ответ.

Услышав о «несовершенном мире», кхитаец оживился.

— Вероятно, ты философ?

— Ни то и ни другое, — отозвался незнакомец. — Меня зовут Арвистли.

И замолчал, очевидно, полагая, что назвав свое имя, объяснил решительно все.

— О, — вежливо произнес Мэн-Ся, — в таком случае мое имя Мэн-Ся. Ученик философов, к вашим услугам.

— Конан, — буркнул киммериец.

— Очевидно, вы путешествуете вместе с моим другом Кэрхуном? — поинтересовался Арвистли. — Это чрезвычайно кстати! Я давно мечтал свести знакомство с кем-нибудь из друзей моего друга Кэрхуна. Видите ли, нет лучшего способа узнать человека, как только познакомиться с его друзьями.

— Что ж, в таком случае, могу сделать вывод о том, что Кэрхун — скользкая личность, — сказал Конан. — Ну, если судить по тому, что ты считаешься его другом.

Арвистли задумался. На его лице появилась странная улыбка — как будто он пытается разгадать какую-то грудную загадку и заранее знает, что ответ окажется забавным.

— Таким образом ты хочешь дать мне понять, что я — скользкая личность? — догадался наконец он.

— Приблизительно так, — заявил Конан.

Арвистли не то чтобы совершенно не нравился ему — скорее, он настораживал. Во-первых, представлялось невозможным определить его возраст. То он выглядел совсем молодым, не старше тридцати, то вдруг тени падали на его лицо так, что становились видны многочисленные мелкие морщинки, и тогда делалось очевидным, что Арвистли уже достиг пятидесятилетнего рубежа. Его волосы были пегими, и опять же оставалось неясным: натуральный ли это цвет или же седина. Худой, гибкий, с вкрадчивыми движениями, он явно не нравился Конану и ставил в тупик кхитайца.

В такой ситуации «друг Кэрхуна» служило не лучшей рекомендацией.

— Я немного практикую магию, — сообщил Арвистли, очевидно, ожидая от собеседников восторженной реакции. Но результат получился совершенно обратным.

Конан стал мрачнее грозовой тучи, а Мэн-Ся озабоченно сдвинул брови.

— Чародей? — переспросил варвар. — Немного лекарь, немного чародей, слегка философ… и друг Кэрхуна.

Арвистли торжественно кивнул.

Конан надвинулся на него и навис, точно скала над макушкой своего нового знакомца:

— Ну так запомни, Арвистли: теперь если случится какая-нибудь отвратительная вещь, я буду знать, чьих грязных ручонок это дело.

С этим он встал и зашагал к лестнице, чтобы подняться наверх и улечься наконец спать. Арвистли озадаченно смотрел ему вслед, затем перевел глаза на Мэн-Ся.

— Ты уже пробовал здешнюю похлебку? — спросил «немножко маг». — Она восхитительна, советую заказать.

— Ты уже советовал, — напомнил Мэн-Ся.

— Правда? — искренне удивился Арвистли. — А я, пожалуй, попрошу добавки. Закажу и тебе, если желаешь.

— Хорошо. — Мэн-Ся произнес эти слова так, словно принимал вызов.

Волоча ноги и зевая во весь рот, прислужник притащил еще похлебки и сообщил:

— Я ухожу спать, так что этот заказ был последним. И даже если хозяин снимет с меня голову за то, что я упустил какую-то прибыль, — я все равно не проснусь. Пара грошей ничего не значит, ясно? Можете