проволочкой. — Если мы застрянем в пустыне после того, как сядет солнце, добираться до колодца придется в темноте.
— Какая точная мысль! — ответил Конан. — Что ж, отправляйтесь. Мы вас догоним ночью.
— Вы не найдете дорогу, — высокомерно заявил караванщик.
— Возможно… Тем не менее я не оставлю тело этого бедняги стервятникам.
Конан распоряжался быстро, деловито, и караванщик почти сразу же решил прекратить спор. Карета с полуобморочными кузинами двинулась дальше, а Кэрхун, Конан и Масардери с неграми задержались на месте битвы.
— Как странно, — произнесла Масардери, озираясь но сторонам. — Все так тихо и мирно. Как будто здесь не проливалась человеческая кровь! Откуда только взялось это чудовище?
— Вы же видели его, когда оно только-только появилось, — сказал Конан. — Из-под земли. Возможно, кхитаец тоже кое-что заметил. Я расспрошу его позднее, когда мы будем на месте.
Масардери едва сдерживала слезы.
— Это расплата за то, что я радовалась, покидая Акиф, — всхлипнула она. — Наверное, после смерти мужа я не должна больше ничему радоваться. И вот теперь… Такая страшная цена!
Кэрхун выглядел недовольным.
— Не понимаю, почему мы должны задерживаться здесь дольше, чем требует необходимость, — заявил он. — Оплакать негра-раба можно и на постоялом дворе, после хорошего ужина, когда не грозит никакая опасность.
— Мне везде теперь грозит опасность, — возразила Масардери.
— Все равно, давайте покончим с делом поскорее.
Конан, как ни неприятно было ему это сознавать, вынужденно согласился с Кэрхуном. Двое негров принялись копать могилу своему собрату, а киммериец тем временем заговорил с третьим, отведя того в сторону.
— Вы действительно братья? — спросил он.
Тот кивнул и добавил не без гордости:
— Мы священные братья. В нашем племени такие рождаются нечасто… хотя, как мы узнали, живя в Акифе, гораздо чаще, чем в других.
— Поясни, что означает «священные братья», — сказал Конан.
— Мы родились от одного отца и одной матери в один и тот же миг, — ответил чернокожий.
— Все четверо? — поразился киммериец. Он напрочь забыл о своем намерении держаться спокойно и сдержанно, чем, как он знал, легко завоевать уважение чернокожего.
Тот кивнул и добавил просто:
— Удивляются все белые, которые это слышат.
— И большинство негров удивится тоже, смею тебя заверить, — сказал Конан. — Среди людей подобное явление всегда редкость. Более того! Чаще всего рождение двоих близнецов одновременно вызывает у людей недоумение. Я знаю народы, где второго близнеца принято убивать, ибо он считается зачатым от какого-нибудь демона.
— У нас подобные дети — дар благосклонных богов, — печально сказал негр. — И вот теперь мы потеряли одного из нас. Это все равно что утратить руку или ногу…
— Нет, — Конан покачал головой. — Я говорил это вашей госпоже, скажу и тебе: ваш брат уже находится в пиршественных чертогах, ибо погиб как воин, так, как и подобает мужчине. А вы — каждый из вас — представляет собой отдельного человека.
— Мы никогда о себе не думали по отдельности, только вместе, — признал чернокожий.
Конан хлопнул его по плечу.
— Насколько я смогу, я постараюсь заменить вашего четвертого брата, если дело дойдет до драки.
Свежая могила выросла в пустыне. Тиранскую саблю положили вместе с погибшим. И вот уже ничто не напоминает о горестном происшествии. Только прах, горстка костей и небольшой холмик на поверхности земли — холмик, который через несколько лун будет уже совершенно незаметен.
Глава пятая
Арвистли-чародей
Постоялый двор Конан отыскал без труда. Путники добрались туда уже через два колокола после захода солнца. Все они устали и нуждались в отдыхе. Казалось, впрочем, что самым утомленным из всех является Кэрхун. Поглядывая в сторону племянника, Масардери презрительно морщила нос: она все больше и больше ощущала себя «славным потомком гирканцев», «кочевником», в то время как Кэрхун был типичный туранец. По большому счету, племянник был истым домоседом. Даже странно, что он выбрался из своего отлично обустроенного островного поместья с намерением помочь тетке избавиться от кошмаров. Ведь Масардери однозначно дала ему понять: его ухаживания нежелательны. Должно быть, он рассчитывает уломать ее за время путешествия. Что ж, в таком случае, жалуясь и стеная, он явно избрал неправильный путь.
Масардери, впрочем, несмотря на всю свою лихость тоже с трудом держалась в седле, но она, по крайней мере, не проклинала свою несчастную долю, в то время как стенания Кэрхуна оглашали пустыню, точно вой голодного койота.
Негры бежали за лошадьми ровным, уверенным шагом. Их тела лоснились от пота, и сейчас, облитые лунным светом, они казались какими-то странными божествами, принявшими человеческое обличье, но все же не вполне похожими на людей.
Конан постоянно озирался по сторонам. В каждый миг он ожидал подвоха: выскочившего из-под земли или упавшего с небес монстра, который, натворив бед, под конец обратится совершенно безобидной вещью или горой мусора. В этой жестокой магии, кем бы она ни насылалась, Конану чуялось нечто глубоко оскорбительное, призванное издеваться над жертвой до конца. Быть убитым горой мусора! Погибнуть в челюстях балдахина! Пасть жертвой облезлой кошачьей шкуры!
Когда Конан думал об этом, он невольно скрипел зубами от ярости. Нет уж, такой добычи, как Конан- киммериец этот таинственный маг не получит!
На постоялом дворе их уже ожидали. Масардери сразу же попала в объятия своих кузин, которые в полном смысле слова набросились на нее с причитаниями:
— Ах, дорогая! Это было ужасно! Я до сих пор вся дрожу! Как ты только смогла выдержать такое? О, ужасно, ужасно! Но до чего же она мужественная, дорогие мои, вы не находите? Остаться там, когда уже темнело и все монстры вселенной выходили на охоту за живой человеческой плотью! И ради чего? Только ради того, чтобы похоронить этого бедного негра! А это! негр, кстати, очень симпатичный мужчина…
Тут старшая из кузин (и наименее привлекательная из всех) строго остановила остальных:
— Что вы такое говорите, дорогие мои! Кто может всерьез рассуждать о привлекательности чернокожего?
Тут они все три потупились с самым ханжеским видом, а Масардери, несмотря на все перенесенные испытания и тревоги минувшего дня, едва сдержалась, чтобы не расхохотаться.
Для Конана жилье уже было готово. Он убедился в том, что комната, которую займет Масардери, располагается по соседству с той, где намеревался ночевать сам варвар, и спустился и нижний зал. Усталый, пыльный и потный, он плюхнулся на скамью и устремил на зевающего, падающего с ног от усталости прислужника та кой свирепый взор, что скоро перед варваром выросла целая гора еды: наскоро поджаренное жесткое мясо (очевидно, верблюжье), рис в горшочке, стопка лепешек серого хлеба и кувшин молока.
Конан принялся за трапезу, жуя так же яростно, как сражался.
— Учитель!
