Маенков, тяжело качнувшись всем телом, поднял голову, глаза их встретились. Митя отвернулся. Он не мог смотреть в эти запавшие, мутные от усталости глаза.
Крепче сжав топор, Митя подступил к торчащим из сугроба ветвям бурелома. Маенков проследил его движение глазами и сказал смущенно:
- Я сам, товарищ комиссар.
- Ладно, - сказал Митя, зная, что значит это «сам», и, хоть и был измучен не меньше Маенкова, ударил топором по толстому узловатому суку. - Дай и мне погреться.
Вечером на походе Митя почувствовал, что у него мерзнет правая нога. Валенки его были стары и изрядно стоптаны. Когда колонна пришла на ночевку, два пальца оказались помороженными.
По счастью, ночевка случилась не в лесу, у костров, а в деревне. Заняв избу, Митя принялся в холодных сенях оттирать пальцы снегом. Одеревенелые пальцы ожили, в них вспыхнули колючие огоньки, боли, они покраснели и распухли, но были спасены. Пока ничего страшного не было, но только пока. И Митя знал это. Сидя на лавке, он рассматривал злосчастный валенок, когда в избу ввалился Маенков. Это был не тот Маенков, что прятал в лесу свое утомление, а тот, которого всё знали, - шумный, веселый, с улыбкой на обветренном лице, с готовой прибауткой на губах.
- Привел бог и собачке свою конуру! - сказал он, оглядывая с порога избу. - Как живёте, что жуете? Здорово, хозяюшка!
- Здравствуйте и вы! - ответила стоявшая у печи молодайка.
Маенков оглядел её с ног до головы и щелкнул языком. Но тут взгляд его упал на Митин валенок, и он забыл о хозяйке.
- Протерся? - спросил он, подсаживаясь к Мите на лавку.
- Протерся, - ответил Митя угрюмо.
- Было б не так ходко бегать, товарищ комиссар, - пошутил Маенков по привычке, хотя лицо его стало серьезным и озабоченным. Он знал, что значит рваный валенок на походе при сорокаградусных морозах.
В эту ночь Митя, несмотря на усталость, долго не мог уснуть. Он знал, что завтра маленькая дырка расползется в большую дыру и к двумстам помороженных прибавится ещё один. Морщась от боли, он будет ковылять позади колонны, если только вообще сможет идти. Митя ворочался в темноте и чертыхался, пытаясь утешиться тем, что в конце концов осталось всего четыре дня пути, что о помороженных пальцах никто не знает и что, выложив валенок изнутри подкладкой от папахи, можно как-нибудь добрести до Шенкурска.
В четыре часа, как было у словлено, его разбудил разводящий ночных караулов. Хозяйка слезла с печи и зажгла лучину (керосина в деревне, давно уже не было). При её свете Митя увидел, что валенки его лежат рядком возле него на лавке и на них новые подошвы.
Не веря своим глазам, Митя схватил валенки и принялся рассматривать их. Шорник-артиллерист, чинивший обычно конскую сбрую, вложил в работу всю свою изобретательность. Тройная подошва была выкроена из маенковского одеяла и прошита ссученными обрывками верёвок.
Ровно в пять утра колонна выступила из деревни и, пройдя версты четыре по накатанной дороге, свернула в лес. Митя шагал впереди, рядом с командиром колонны, и усердно приминал снег отяжелевшими от подшивки валенками.
Около восьми часов со стороны ушедшей вперед лыжной разведки послышались отдаленные выстрелы. Митя прислушался. Командир остановился и поднял руку. Бойцы стали. Колонна подтягивалась. Вдоль неё, к головному батальону, бежал комиссар отряда. Командир быстро перестроил передовой батальон. Выстрелы застучали чаще. Передние ряды двинулись вперёд.
Через четверть часа последняя из наступающих на Шенкурск колонн вошла в соприкосновение с противником.
Три боевых колонны приближались к Шенкурску с востока, запада и юга. Их жгли морозы, засасывали снега. На путях к Шенкурску стояли части белых и интервентов с пулеметами и артиллерией. Уклониться от боя, обойти их, наступать, оставляя у себя в тылу сильного противника, было нельзя. Единственно возможная тактика состояла в том, чтобы разбивать каждый встречный отряд и гнать его перед собой на пути к Шенкурску.
Шенкурский гарнизон, получив сведения о подходе красных, выслал по всем направлениям на помощь местным частям ударные группы. В городе оставили только батальон белой пехоты и две роты американцев. На всех трёх направлениях завязались бои.
Ближе других к Шенкурску была южная колонна, наступавшая с вельского направления, но ей противостояли наиболее сильные позиции белых. Три дня бились вельцы у Высокой Горы, укрепленной американскими инженерами. Пулеметные гнезда и многочисленные блокгаузы, защищенные толстыми бревнами и мешками с землей, были обнесены несколькими рядами колючей проволоки, подступы к ним защищались пристрелянным артиллерийским огнем.
Вельцы несли большие потери. Батальон сто пятьдесят шестого советского полка потерял половину своего состава, не считая обмороженных. У моряков были убиты командир и комиссар отряда. Дважды Высокая Гора переходила из рук в руки.
Только на четвертый день боев белые были выбиты из укреплений и отступили к реке Шелаше, протекавшей верстах в десяти от Шенкурска. Их преследовала небольшая разведывательная группа. Двадцать третьего января, передохнув три часа после шестидневных боев, за ней двинулась вся вельская колонна и ударила в хвост противника. Он пытался удержаться у шелашских позиций, но на следующий день вельцы стремительным ударом опрокинули его и наконец загнали в Шенкурск.
В ночь на двадцать пятое января южная группа, как и предусматривалось планом, подошла вплотную к городу. Успех этот не решал, однако, всей шенкурской операции. Всё зависело теперь от движения двух других групп, из которых наибольшие опасения вызывала восточная, наступающая со стороны Двины.
Ей предстояло тринадцать дней тяжелого похода и боев. Надо было пройти по бездорожью почти
