подчинить все индивидуальное своеобразіе личности моменту только соціальному.

И то и другое можетъ им?ть м?сто, гд? угодно, но не въ анархизм?. Анархизмъ отправляется отъ личности, а не отъ ея соціальнаго клейма, и протестуетъ противъ рабскаго подчиненія личнаго соціальному.

2) Непосредственное знакомство съ жизнью, хотя-бы изученіе разнообразныхъ національныхъ формъ пролетаріата, показываетъ намъ съ полной очевидностью, какъ ошибочно характеризовать весь международный пролетаріатъ, какъ единое ц?лое, солидарно шествующее къ освобожденію и въ своихъ теоретическихъ и въ своихъ практическихъ путяхъ.

Среди разнообразныхъ антагонизмовъ, д?йствующихъ въ пролетарской сред?, національные антагонизмы также им?ютъ свое м?сто.

Духъ и тактика англійскаго трэдъ-юніониста, германскаго соціалъ-демократа, французскаго синдикалиста, русскаго анархиста — глубоко различны. Было бы страннымъ настаивать на серьезномъ внутреннемъ сродств? русскаго и германскаго, или германскаго и французскаго соціалъ-демократовъ. Кром? вн?шняго рабскаго преклоненія передъ авторитетной указкой Маркса — ничего общаго между ними н?тъ. Въ то время, какъ французскій соціалъ-демократъ, несмотря на весь «экономическій матеріализмъ», прежде всего — скептикъ и бунтарь (кажущееся противор?чіе), н?мецкій — атеистъ и бухгалтеръ, русскій — варваръ — идолопоклонникъ. Одинъ требуетъ жертвъ, другой хочетъ самъ быть первой жертвой; одинъ хочетъ благъ культуры, другой въ порыв? отвлеченнаго па?оса готовъ похоронить всю культуру. То что для одного есть методъ, для другого есть міросозерцаніе и т. д. и т. д.

Принадлежность къ Интернаціоналу, такимъ-образомъ, не можетъ еще устранить ни непониманія, ни непримиримости.

И это внутреннее, «слишкомъ—челов?ческое» живетъ глубоко подъ казарменно-нивеллирующей скорлупой и время отъ времени вспыхиваетъ, обнаруживая неизгладимыя, чисто народныя черты въ опред?ленномъ пролетарскомъ тип? и давая, такимъ-образомъ, еще лишнее доказательство богатства, разносторонности и своеобразія челов?ческой природы. Иммиграціи, эмиграціи, войны — даютъ довольно краснор?чивыхъ иллюстрацій. И глубокая ошибка — относить ихъ на долю недостаточной сознательности, злонам?реннаго увлеченія въ «антипролетарскомъ направленіи» зарвавшимися или продажными вождями.

Причины — глубже. Он? — въ наличности того остатка, который неразложимъ ни на какія пролетарскія функціи и который живетъ, невзирая ни на какія классификаціи и программы партійныхъ мудрецовъ.

Этотъ остатокъ — неустранимая любовь къ своей стран?, своему языку, своему народу, его творчеству, вс?мъ особенностямъ его быта. И, если можно и должно отвергнуть «свою» капиталистическую культуру, «свои» таможни, «свой» милитаризмъ, то нич?мъ не изгонишь изъ ума и сердца челов?ка любви къ своему солнцу и своей земл?.

Это чувство — ирраціонально и конкретно, оно — сильн?е любой раціоналистической формулы и не считается ни съ какими теоретическими аргументами.

Оно — инстинктъ, вложенный въ насъ самымъ актомъ нашего рожденія въ изв?стной матеріальной и психологической сред?. Намъ безконечно дорогъ нашъ языкъ, намъ особенно понятны и милы обычаи нашей родины. Вся обстановка — природа, м?ста, люди — связанная съ нашимъ д?тствомъ, съ нашими юными, творческими годами, для насъ полна особой интимной прелести. И это чувство изжить нельзя.

Оно умираетъ вм?ст? съ челов?комъ.

Это чувство — неразложимо ни на какія интеллектуальныя кл?точки. Казалось бы, общая культура, общность умственныхъ интересовъ должны т?сн?е сливать между собою людей. А между т?мъ... самыя высокія культурныя ц?нности оказываются безсильными передъ сладкими и тоскливыми воспоминаніями о «своемъ».

Это чувство — любовь. Какъ всякая любовь, это чувство — вн?разумно, возникаетъ стихійно; его нельзя подм?нить или выт?снить инымъ чувствомъ, какъ первую, неповторимую любовь. И такое чувство, по самой природ? своей, не можетъ быть «дурно». Наоборотъ, оно обязываетъ къ подвигу, оно не знаетъ — холода, изм?ны, компромисса. И вм?ст?, — диктуя любящему готовность на жертвы для объекта своей любви, оно требуетъ и отъ посл?дняго соотв?тствія тому нравственному ореолу, которымъ онъ окруженъ въ глазахъ любящаго.

Такъ стихійно родящаяся — вн? законовъ разума и законовъ морали — любовь, стихійно-же въ самомъ основаніи своемъ проникается нравственнымъ началомъ. Любовь выростаетъ — и не можетъ быть иначе — въ рядъ суровыхъ требованій и къ себ? и къ объекту своей любви.

И, если патріотизмъ или націонализмъ есть такая любовь, т?мъ самымъ они исключаютъ возможность насилій, они не могутъ питаться людо?дствомъ, челов?коненавистническими чувствами.

Если я люблю «мое» отечество, то въ этой любви я заключаю любовь и къ «чужому» отечеству или, по крайней м?р?, ограждаю, чтобы любимое другими — «ихъ» отечество не пострадало отъ «моей любви» къ «моему» отечеству.

Какъ истинное свободолюбіе есть не только свобода для себя, но свобода для другихъ, для вс?хъ, и, наоборотъ, въ свобод? только для себя заключена несвобода вс?хъ остальныхъ, такъ истинная любовь къ отечеству предполагаетъ несомн?нное любовное отношеніе къ отечеству другихъ и пониманіе въ другихъ «ихъ» любви къ своему отечеству.

Только тотъ, кто любитъ свою страну, свой языкъ — можетъ по настоящему понимать любовь къ другой стран?, ибо знаетъ, какой могучій отрадный источникъ радостныхъ, счастливыхъ, благородныхъ челов?ческихъ чувствъ заключенъ въ ней.

Любовью къ своей родин?, пониманіемъ нравственной красоты и прелести чужой страны — мы лишній разъ незримо приближаемся къ познанію высшаго челов?ческаго чувства — челов?ческаго братства.

Творческая работа всегда идетъ черезъ индивидуальное и конкретное къ общему и идеальному. Только черезъ личный, непосредственный опытъ постигаешь себя членомъ союза равноправныхъ индивидуальностей. Жизнь прогрессирующей національности, какъ жизнь освобождающейся личности, должна избирать средства, соотв?тствующія т?мъ нравственнымъ началамъ, коимъ она считаетъ себя призванной служить. И только такой націонализмъ, не противор?чащій нравственному сознанію ни ц?лаго, ни его частей, не считаетъ, по чудесному опред?ленію В. Соловьева, «истиннымъ и прекраснымъ утверждать себя и свою національность, а прямо утверждаетъ себя въ истинномъ и прекрасномъ».

Такъ каждый народъ, сознавая свою міровую роль, пріобщается къ общечелов?ческому творчеству. И, какъ свободный челов?къ не мирится съ существованіемъ рабовъ, такъ свободный народъ не можетъ мириться съ теоріями о зависимыхъ, второстепенныхъ народахъ и ихъ фактическимъ существованіемъ.

Сознаніе общности нравственныхъ ц?лей должно соединить и оравноправить отд?льные народы. Никто, не отказываясь отъ «себя» и «своего», будетъ служить «себ?» и вс?мъ.

Зам?чательный русскій лингвистъ Потебня, съ свойственной ему глубиной однажды писалъ: «... Если цивилизація состоитъ, между прочимъ, въ созданіи и развитіи литературъ, и если литературное образованіе, скажемъ больше, если та доля грамотности, которая нужна для пользованія молитвенникомъ, библіею, календаремъ на родномъ язык?, есть могущественн?йшее средство предохраненія личности отъ денаціонализаціи, то цивилизація не только сама по себ? не сглаживаетъ народностей, но сод?йствуетъ ихъ укр?пленію.» («Мысль и языкъ»).

Наоборотъ, формулы космополитизма звучатъ безнадежной схоластикой. Это — отвлеченныя догмы, бл?дные призраки. Въ нихъ н?тъ реальнаго содержанія и па?осъ ихъ — чисто риторическій. Въ данныхъ намъ формахъ психологическаго развитія космополитъ все еще остается существомъ «метафизическимъ».

Не было и н?тъ еще людей вн? определенной народности. Челов?къ, если онъ не анекдотическое исключеніе, не можетъ не им?ть любви къ своей стран?, своему языку, своей народной культур?. Никогда — за исключеніемъ р?дчайшихъ случаевъ — «чужое» ему не можетъ быть такъ доступно, какъ «свое». Вспомнимъ Герцена, Печерина... и сколько другихъ...

Космополитизмъ можетъ уживаться разв? только съ абсолютнымъ индивидуализмомъ, такъ какъ посл?дній въ своемъ безграничномъ эгоизм?, отвергающемъ свободу и равенство, разум?ется, самъ свободн?е отъ какихъ-либо обязательствъ и какой либо отв?тственности въ обширномъ универзум?, ч?мъ въ относительно узкихъ рамкахъ опред?ленной общественности или народности.

Въ этомъ смысл?, наибол?е посл?довательнымъ и неуязвимымъ космополитомъ является бездушный капиталъ, который въ погон? за большей прибылью не разбираетъ странъ и ту назоветъ своимъ