принцессе Софье Палеолог, Филипп бросил на весы весь свой авторитет, чтобы предотвратить этот преступный, с его точки зрения, брачный союз. Но здесь необходим небольшой исторический экскурс…

Внезапная кончина первой жены Ивана III, княгини Марии Борисовны, 22 апреля 1467 года заставила 27-летнего великого князя Московского задуматься о новой женитьбе. Одни историки полагают, что замысел «римско-византийского» брачного союза родился в Риме, другие отдают предпочтение Москве, третьи — Вильно или Кракову (161, 178). Деятельными исполнителями проекта (а может быть, и его изобретателями) выступили жившие в Москве (или часто бывавшие здесь по делам) итальянцы — братья Джан Баггисте делла Вольпе («Иван Фрязин, московский денежник» русских летописей) и Карло делла Вольпе. В переговоры были вовлечены и племянники братьев Вольпе — Антонио и Николо Джислярди (161, 180).

Источникам известен первый плод матримониального замысла: в субботу 11 февраля 1469 года, когда Москва пропивала последние деньки разгульной православной Масленицы, в город въехал посол из далекого Рима — грек Юрий Траханиот. С ним прибыли и два итальянца, родственники Ивана Фрязина — Карло делла Вольпе и Антонио Джислярди. Так в темную компанию итальянских бродяг и авантюристов вливаются свежие силы — утративший родину, но сохранивший вкус к жизни хитроумный византиец.

После завоевания Константинополя турками в 1453 году многие из греков — в основном люди образованные и состоятельные, знакомые с миром и имевшие широкие связи — не пожелали оставаться на родине. Они разъехались по всей Европе. Природная предприимчивость в сочетании с изощренным и несколько циничным складом ума предопределила историческую миссию этих поздневизантийских интеллектуалов. Они стали закваской для всякого рода смелых проектов. С их помощью Рим надеялся исполнить давнее желание — распространить свое влияние на православную Русь. Кажется, именно греки внушили папе Павлу II (1464–1471) фантастическую идею о том, что, женившись на византийской принцессе, московский великий князь станет претендовать на низвергнутый турками византийский трон и в связи с этим начнет войну с Османской империей. Правители североитальянских городов (Милана, Венеции), не менее папы очарованные разглагольствованиями греков, также поверили в возможность использовать далекую и загадочную Московию как могучего союзника в борьбе с Османской империей. Гораздо лучше итальянцев знакомые с ситуацией в Восточной Европе вообще и Московии в частности, греки едва ли верили в свои собственные проекты. Но при этом они, конечно, не забывали пожинать обильные плоды, взращенные на ниве их фантазий.

Небольшая колония греков издавна существовала в Москве. Она состояла в основном из купцов, дипломатов и духовных лиц. С падением Византии греческая колония увеличилась за счет беженцев. Конечно, здешние условия жизни были весьма далеки от византийских. Греки страдали от морозов, от недостатка культурного общения и враждебности местного населения. Русские издавна привыкли смотреть на них со смешанным чувством зависти и презрения. В отличие от большинства русских, у греков всегда водились деньги. Они умели устраивать свои дела и помогать друг другу. Прокладывая свой путь в чуждой, а порой и враждебной окружающей среде, греки должны были стать изворотливыми и не слишком щепетильными в выборе средств. И потому русские не без основания считали их льстивыми, коварными, склонными к предательству. В то же время нельзя было не признать культурного превосходства «ромеев», засвидетельствованного самой историей «крещения Руси».

Московские князья ценили разнообразные способности греков. Наряду с выходцами из южнославянских стран они составляли высший слой московской культурной элиты. Нужда в их услугах возрастала по мере роста Московского княжества, развития его внутренней структуры и внешних связей. Известно, что Василий Темный имел у себя на службе греков Ралевых, один из которых, Николай, весной 1461 года был в Милане в качестве посла от «деспота России» (161, 176). Однако «звездный час» для греков на Руси настал с осуществлением «римско-византийского» матримониального проекта…

Биография Софьи (в Риме ее называли Зоей) Палеолог достаточно причудлива. «Племянница последнего и предпоследнего императоров Константина XI и Иоанна VIII, дочь морейского деспота Фомы Палеолога (Морея — область в центральной части полуострова Пелопоннес. — Н. Б.) и племянница другого — Дмитрия Палеолога — деспина Зоя никогда в Константинополе не жила. Фома Палеолог бежал из Морей на остров Корфу, куда он привез и высоко почитавшуюся в Морее святыню — голову Андрея Первозванного. Зоя (родилась или в 1449 году, или около 1443 года) провела детство в Морее, ее настоящей родине (ибо и мать ее Екатерина была дочерью морейского князя Захария III), и на острове Корфу. В Рим 16- или 22-летняя Зоя Палеолог с братьями Андреем и Мануилом приехала после смерти отца в конце мая 1465 года. Зоя считалась в Риме католичкой. Палеологи поступили под покровительство кардинала Виссариона, который до Флорентийского собора был никейским митрополитом, но, приняв унию, остался в Риме, а после смерти последнего константинопольского патриарха Исидора в 1462 году получил это звание. (Речь идет о константинопольских патриархах-униатах, живших в Италии под покровительством папской курии. — Н. Б.) Виссарион до своей смерти в ноябре 1472 года в Равенне сохранил симпатии к грекам. Константинопольский патриарх и кардинал Виссарион пытался возобновить унию с Русью с помощью бракосочетания. Не исключено, что Виссарион надеялся на участие Руси в крестовом походе против османов, который он стремился организовать в 1468–1471 годах» (161, 177–178).

Прибывший в Москву из Италии 11 февраля 1469 года Юрий Грек (Юрий Траханиот) привез Ивану III некий «лист». В этом послании, автором которого, по-видимому, был сам папа Павел II, а соавтором — кардинал Виссарион, великому князю сообщалось о пребывании в Риме преданной православию знатной невесты — Софьи (Зои) Палеолог. Папа обещал Ивану свою поддержку в случае, если тот захочет посвататься к ней.

Предложение из Рима обсуждалось в Кремле на семейном совете, куда были приглашены братья великого князя, его ближние бояре и мать — княгиня Мария Ярославна. Решающее слово, несомненно, принадлежало матери, крутого нрава которой Иван побаивался до конца ее дней. Вдова Василия Темного (напомним, сына литвинки Софьи Витовтовны) и внучка литвинки же Елены Ольгердовны (жены Владимира Серпуховского), старая княгиня, судя по всему, благосклонно восприняла «римско-византийский» династический проект.

Официальные великокняжеские летописи изображают дело так, будто во всей этой истории Иван III действовал в полном согласии с митрополитом Филиппом. Однако летописи, происходящие из митрополичьей канцелярии, не называют Филиппа участником того семейного совета («думы»), на котором решено было откликнуться на приглашение папской курии и униатского кардинала Виссариона. Очевидно, этот замысел «не встретил благосклонного приема у митрополита, который фактически был отстранен от решения такого важного вопроса» (161, 181).

В итоге Кремль решил отозваться на предложение папы и отправить в Рим для продолжения переговоров московского итальянца Ивана Фрязина — Джан Баттисту делла Вольпе. («Фрягами» или «фрязами» в средневековой Руси называли итальянцев.) В марте 1469 года вместе с Юрием Греком он пустился в далекий путь. Летом того же года итальянец был принят папой Павлом П. Понтифик вновь горячо поддержал идею династического брака и дал свою грамоту для безопасного проезда московских послов по всей Европе.

Тогда же Вольпе имел возможность повидать невесту, чтобы рассказать жениху о ее внешности. Одновременно был сделан и портрет Софьи, который послы должны были отвезти в Москву.

В Венеции Вольпе был принят дожем Никколо Троном, который вскоре предполагал начать войну с Османской империей и потому хотел узнать у московского посла, нельзя ли каким-нибудь образом договориться о совместных действиях против турок с московитами или татарами. Неизвестно, что говорил венецианцам Иван Фрязин. Однако, судя по всему, он их обнадежил.

Послушав денежника, дож в апреле 1471 года отправил в Москву с новым папским посольством (во главе которого стоял Антонио Джислярди) своего собственного посла — Джан Баттисту Тревизана. Его миссия не имела прямого отношения к матримониальным планам Рима. Через Москву Тревизан должен был отправиться дальше, к хану Большой орды Ахмату. Он вез с собой значительную сумму денег и подарки для хана, которого венецианский дож надеялся склонить к войне против турок. Возможно, именно эти сокровища и стали роковым соблазном для Вольпе. По приезде Тревизана в Москву (10 сентября 1471 года) денежник уговорил его не разглашать подлинной цели своего прибытия, так как в этом случае великий князь едва ли пропустил бы его к Ахмату, с которым он как раз собирался воевать. Назвавшись обычным купцом, Тревизан должен был жить в Москве до тех пор, пока сам Вольпе не найдет случая тайно отправить его к татарам.