Всадники подъехали к толпе, спешились и сквозь образовавшийся коридор направились туда, где восседали старики. Те поднялись навстречу гостям, ответили на приветствие.
Первым заговорил Дауд.
– Мы прибыли к вам из Владикавказа, – сказал он. – Привело нас важное дело. Со мной еще приехали товарищи. – Дауд показал на высокого русского в фуражке и ингуша.
– Нас послал сюда Серго Орджоникидзе, – заговорил русский.
Рядом стоявший черноволосый человек с коротко подстриженными усиками тотчас стал переводить.
– Серго Орджоникидзе, – продолжал русский, – большевик. Чрезвычайный комиссар. Он прибыл к нам, чтобы оказать помощь в борьбе за Советскую власть на Северном Кавказе, руководить нашими действиями, указать верный путь. Сам Ленин прислал его…
– Да сохранит бог и его и Ленина, – раздалось в толпе.
– Время сейчас очень трудное. Враги революции рыщут всюду. Жизни не жалеют, только бы уничтожить Советскую власть. – Оратор откашлялся и протянул вперед руку. – А на Тереке и в Кабарде вон что творят!.. Сжигают дома бедняков. Убивают стариков, женщин и детей…
– Остопирулла! – послышалось с разных сторон.
– …Враги наращивают свои силы. Есть опасность, что не сегодня-завтра они вторгнутся и к вам…
– Да уж кого-кого, а нас в покое не оставят!
– …Надо быть готовыми! – сказал русский.
При этих словах Хасан вдруг услышал недалеко от себя:
– «Надо быть готовыми»! Как будто в наших силах с ними сладить. У них пулеметы и пушки.
Это сказал человек, одетый в новенькую синюю суконную черкеску. На голове у него красовалась светло-коричневая каракулевая папаха, блестящая, словно золотая. Поверх серебряных газырей тянулся шелковый шнур. Настоящий офицер, только погонов не хватало. Даже короткие, закрученные кверху усики были истинно офицерскими.
– Ну и что такого, что у них пулеметы и пушки? – возразил кто-то в толпе.
– Сровняют с землей наши села.
– Что же ты предлагаешь?
Второй голос показался Хасану похожим на элбердовский. И черкеска у этого человека, как у Элберда, коричневая. Но это был не он. Да и мог ли Элберд быть здесь? Хасан, правда, слышал, что рапа его зажила и что он уже ходит. Но говорят, совсем не показывается на людях. Все толкует о том, что не успокоится, пока не сведет свои счеты с Гарси.
– Так что же, по-твоему, надо встать перед ними на колени: мол, делайте с нами что хотите? Разве они не такие же люди, как мы, не одним богом созданы? – вмешался в разговор Хасан.
– Ими командуют офицеры. Они хорошо знают, что такое война, – не унимался человек в синей черкеске.
– Ты небось тоже из офицеров? Возьми на себя командование и веди нас против них! Служил царю, послужи теперь своим односельчанам…
Спор этот уже мешал людям слушать оратора. Все зашикали на них.
– Мы верим, что вы готовы поддержать революцию, – продолжал русский. – Люди из ваших сел не раз доказали это. Во главе с Торко-Хаджи многие из вас участвовали в бою с белыми во Владикавказе, я сам видел, как прямо из Базоркино, со съезда ингушского народа, люди отправились в бой. Многие там погибли. Сейчас революция выдвигает перед вами новую задачу. Надо выставить боевое охранение на подступах к Алханчуртской долине, и особенно там, где проходит дорога из Моздока во Владикавказ. Этот район мы считаем особенно важным. Банды Бичерахова могут именно по этой дороге прорваться к Владикавказу и Грозному. Там уже несколько дней идут бои. Надо сделать все возможное, чтобы враг не мог подкинуть туда подкрепление. Казаки Карабулакской и Троицкой станиц перешли на сторону революции. Во главе с Дьяковым они бьются с белыми, Серго просит вас помочь в охранении Алханчуртской долины.
В толпе поднялся шум.
– Передай, что мы надежно закроем все подступы к опорным пунктам. Как на замок запрем!
– Пока живы, ни одной души не пропустим!.. Едва ему перевели смысл возгласов, русский довольно заулыбался.
– Мы не сомневались в вашей преданности. Потому и приехали к вам. Советская власть и Ленин всегда будут помнить, с какой готовностью вы идете на защиту завоеваний революции! Желаю вам удачи!..
– И тебе пусть будет удача!..
– Живи долго!..
– Дай тебе бог силы…
– Тише, люди! – крикнул Дауд. – Он еще не кончил свой разговор.
– …Война есть война! – продолжал русский. – В ней главное – дисциплина и порядок. Надо сформировать отряды и во главе каждого из них поставить командира!.. – Оратор посмотрел на Торко- Хаджи и добавил: – И Торко-Хаджи будет легче с помощниками. Одному ему трудно!..
Затем слово взяли двое стариков. Один говорил долго в замысловато. Но главное, в чем он хотел убедить Дауда и его товарищей, это то, что ингуши готовы защищать новую народную власть.
Другой старик был краток.
– У меня два взрослых сына, – сказал он по-ингушски, испытующе глянув в глаза русскому. – Скажи Эржакипезу, что они пойдут туда, куда он велит, хоть на смерть. А если понадобится, я и сам пойду!
Старик окипул взглядом толпу и пожал плечами. А тем временем слова его перевели русскому. Тот приложил руку к сердцу и кивнул старику в знак благодарности.
И тут Хусен услышал голос Гойберда:
– Разве только он пойдет? Я тоже пойду, если надо! И я, и сын мой. Понадобится, так и умрем. Чем сдаться этим собакам, лучше умереть. Клянусь богом, яучше!
На слова Гойберда мало кто обратил внимания. Все ждали, что скажет Торко-Хаджи, а он, как обычно, ска-вал очень коротко:
– Во, люди! Слыхали? Поняли?
– И слыхали, и поняли!
– В таком случае, как советует наш гость, создадим в каждом селе отряды, а точнее – сотни. Так, как это бывает в кавалерии. В помощь нам дали бывшего офицера, знакомого с военным делом…
При слове «офицер» народ недовольно зашумел. Торко-Хаджи поднял руку:
– Этот офицер добровольно перешел на нашу сторону, на сторону Советской власти.
Шум утих.
– Кто в какой сотне, узнаете завтра. После этого выберем командиров.
Гости ускакали. Народ тоже стал постепенно расходиться. Но не все. Иные еще долго обсуждали событие.
На другой день в каждом селе объявили, кто в какой сотне.
Хасан и Хусен попали в одну сотню.
И снова потекли длинные дни ожидания. В одном было легче, чем раньше: на дворе стояло лето. Днем ли, ночью ли, в минуты передышки можно было броситься прямо в траву и отдохнуть. Не будь недоделанных дома дел по хозяйству, караул показался бы чем-то вроде приятного времяпрепровождения. Но не для всех…
Каждый раз, возвращаясь домой, Хусен заставал Эсет с покрасневшими, опухшими глазами и бледным, как стена, лицом. В ответ на его укоры Эсет отрицала, что плакала, ссылаясь на бессонницу, оправдывалась, что просто скучает. Но Хусен-то знал о ее тревоге. Совсем недавно она сказала ему, что ждет ребенка. И видно, поэтому теперь особенно тревожилась за мужа.
– Ты и тогда будешь ночевать в степи, – спрашивала она, – когда нас будет трое?
– Нет. Зачем же в степи? Скоро все уляжется, успокоится, – утешал ее Хусен.
Эсет не спрашивала, когда и как все уляжется, ей бы только дождаться, чтобы больше не коротать одной ночи в тревоге. О другом она пока не думала.
3
Осеннее нежаркое солнце поднялось чуть выше деревьев. Пятеро мужчин во главе с
