Когда-то Белл отличался безграничным терпением; он мог позволить своей пастве продвигаться с ее собственной скоростью. Но в последнее время он стал утрачивать это качество, и это его раздражало. Он повидал достаточно людей, страдающих маниакальной зависимостью, чтобы понимать: их состояние редко остается стабильным, обычно им делается все хуже и хуже, а потом жизнь вырывается у них из-под контроля, и в конце концов они оказываются в больнице, где их до полного отупения накачивают лекарствами. Он страстно желал вернуться к себе прежнему — до того, как все начнет ускользать у него из рук.

— Леонард Кесвик, — громко провозгласил он, чтобы прояснить сознание. — Дальнейшие приключения.

Кесвик его подбодрит. Белл перемотал запись к кульминационной сцене и нажал на воспроизведение.

— Это для меня самый жуткий кошмар, — заявлял Кесвик на экране. Его голос был замутнен слезами, приглушен стыдом. — Знаете, что сделала моя жена, когда ей стало известно?

— Уверен, что ты нам расскажешь, — проговорил Белл, глядя сейчас на эти кадры, и откусил кусочек печенья. Арахисовое масло. Не самое его любимое.

— Она в меня плюнула, — сообщает Кесвик. — В буквальном смысле плюнула. Мне в лицо. Моя собственная жена.

Доктор Белл на экране — воплощение докторского всепонимания и терпения. Доктор Белл, сидящий сейчас у себя в кабинете, совершает в воздухе мастурбационные движения.

— Ну как полиция пронюхала? — ноет Кесвик. — Как они могли узнать?

— Разве они вам не сказали? Они ведь должны были дать вам какое-то представление об уликах?

— Об уликах? Улики были у меня в компьютере! Он был набит картинками с тринадцатилетними девочками!

— И с мальчиками, — добавил сейчас Белл, набив рот печеньем. — Не будем забывать про мальчиков, старый ты кобель.

— Они сказали только, что «действуют на основании поступившей информации».

— А что, вы полагаете, они под этим подразумевали? — спрашивает доктор Белл на экране.

— Не знаю. Может, это имеет отношение к интернет-порталу, или к провайдеру, не знаю, как это называется. Неважно. Я вот-вот потеряю работу, и я, похоже, вот-вот потеряю семью. По правде говоря, доктор, я как в аду. Как будто я уже умер и попал в ад. Не знаю, что мне делать.

Доктор Белл допил молоко и смахнул с колен крошки от печенья.

— Думаю, ты знаешь, что тебе делать, Ленни. Думаю, ты отлично знаешь, что тебе делать.

Зазвонил телефон; затем раздался голос Джиллиана Мак-Ре: он работал в больничной регистратуре.

— Доктор, это Джиллиан. Вы не связались с Мелани Грин? Сегодня днем она два раза звонила. Судя по голосу, она просто в отчаянии. Думаю, вам надо поговорить с ней сразу же, как только у вас будет возможность.

— Безусловно, Джиллиан, — проговорил Белл, не беря трубку. — Немедленно приступаю.

Делорм толкнула по столу папку к Кардиналу. Ее глаза, эти серьезные карие глаза, ничем не выдавали ее чувств.

Кардинал раскрыл папку. Его первой реакцией были три слова:

— Только не это.

— Дальше еще хуже, — сообщила Делорм.

Если детектив-сержант Шуинар пытался отвлечь Кардинала от его утраты, поручив ему помочь Делорм, он не мог бы выбрать более подходящее расследование. За десятилетия работы в полиции Кардиналу довелось повидать довольно неприятные вещи — омерзительные, черные вещи, — но он никогда не видел ничего, что потрясло бы его так, как те фотографии, на которые он сейчас смотрел.

Он потряс головой, словно пытаясь физически вытряхнуть заразу из своего мозга.

— На некоторых ей не больше семи лет.

— Знаю, — отозвалась Делорм, изучая ноготь своего большого пальца с таким видом, точно она каждый день сталкивалась с мужскими пороками подобного рода. — И это длилось годами. По крайней мере, до тех пор, пока ей не исполнилось тринадцать.

На более поздних снимках слез уже не было. На большинстве из них у девочки было безучастное выражение — как у овцы, которую стригут. Возможно, она старалась думать о чем-нибудь другом: мысленно решала арифметические примеры, вспоминала названия рек, — делала все, чтобы отвлечься от того, что этот человек (ее отец или опекун) у нее отнимает. От того, что она никогда не получит обратно.

— Не знаю, как у тебя, — проговорила Делорм, — но для меня одним из самых сладких моментов в жизни был первый поцелуй. Донни Леруа. Мы были такие юные — даже еще не подростки. Мне, наверное, было двенадцать, может быть — одиннадцать, а он был, кажется, мой ровесник. Мы были у него в домике для гостей. Его семья жила на Форельном озере, на Уотер-роуд, и у них был гостевой домик у самой воды. Просто хижина, с двумя двухъярусными койками.

Я пошла туда со своей подружкой Мишель Годен, а кто был другой парень, я не помню. Кто-то вытащил бутылку и раскрутил ее. Я раньше слышала про игру в бутылочку, но сама никогда не играла. И знаешь, так смешно: до этого я даже толком не думала о том, чтобы меня кто-нибудь поцеловал. Это не было чем-то таким, чего мне страстно хотелось или чем я интересовалась. Да, видимо, мне было всего одиннадцать, я помню, как потом об этом думала.

Ну и вот, в конце концов Донни меня поцеловал. Ну, ты понимаешь, с закрытым ртом, и все длилось какую-то долю секунды, но я никогда этого не забуду. Вот прошло уже двадцать пять лет, ну, около того, а я до сих пор это помню, помню тот сладкий ужас и восторг. По всему моему телу прошла дрожь, с головы до кончиков пальцев, как будто в меня воткнули тоненькие электрические проводки. Меня как будто щекотали, только не снаружи, а изнутри, как-то так.

— Очень похоже на любовь, — заметил Кардинал.

— Ну нет. Я потом об этом все думала и думала, но я не хотела от него ничего большего. Вряд ли я тогда хорошо представляла себе, что такое свидание, но не помню, чтобы после этого я особенно хотела узнать его получше или проводить с ним много времени. Это как когда в первый раз видишь северное сияние. Ты его запоминаешь, ты никогда его не забудешь, но ты же не строишь вокруг него всю свою дальнейшую жизнь.

— Возможно, мальчику показалось иначе.

Делорм пожала плечами:

— Кто знает, может, для него это был не первый раз? В общем, я хотела сказать, что нашей таинственной девочке уже никогда такого не испытать. Этот мужчина с фотографий ее этого лишил, ограбил ее. Когда она поцелует своего ровесника, она испытает нечто совершенно другое.

Это еще в лучшем случае, подумал Кардинал, просматривая остальные снимки.

— В Торонто нашли очень ценную штуку. — Она показала на одну из фотографий: видимо, гостиничный номер, судя по примитивной симметрии кровати и двух ночных столиков. — Они выяснили, что это мотель «Трэвеллерз рест» у северной окраины Торонто.

— Я его не знаю, — заметил Кардинал.

— Я тоже не знала. Но его, скорее всего, знают все, у кого есть маленькие дети. Из недорогих мотелей этот ближе всего к «Волшебному миру».

— Мило, — отозвался Кардинал. — Повез ее в путешествие и там проделывал с ней все эти штуки. А как они проследили их до Алгонкин-Бей? По самолету?

— Да. Я говорила с владельцем, его зовут Фрэнк Раули. Он не похож на нашего преступника. Начнем с того, что волос на голове у него нет. В придачу к самолету у него есть жена, ребенок и любимая гитара. Он