В какой бы день жизни ее ни спросили, чего она хочет больше всего, она бы ответила: «Любить и быть любимой». Она жаждала любви, будучи ребенком. Она изголодалась по ней, когда подростком скиталась из города в город. Никогда у нее не было ни привязанностей, ни возможности завести постоянных друзей. И Рейвен отдавала свою любовь публике. Она никогда не чувствовала себя отделенной от зрителей, стоя у рампы под прожекторами. И они это знали. Любовь, которая исходила от аудитории, заполняла потребность Рейвен в этом чувстве. Но все это было не то. Не то! Теперь же у нее был он, ее Брэнд!

Шли недели в Корнуолле, она почти забыла, что она артистка, живя в согласии со своим женским началом. Рейвен всегда знала себя. Это было важно в ее профессии. Она культивировала свою женственность и неповторимость сначала только для публики, а теперь у нее был Брэндон.

Брэндон оказался требовательным любовником, он хотел обладать ее телом, ее сердцем, ее мыслями, всем без остатка. Но Рейвен считала невозможным выворачивать себя постоянно наизнанку. Она много страдала и знала, какую опустошенность и боль может принести любовь, если она слишком открыта и беззащитна. Ее мать столько времени причиняла ей горе вечными обещаниями счастья после жестоких ударов судьбы. Рейвен научилась справляться с этим.

Она полюбила Брэндона еще тогда, пять лет назад. Когда он ушел, Рейвен думала, что ее жизнь никогда больше не будет полной. Она стала отгораживаться от мужчин. Они могли быть друзьями, любимыми друзьями, но любовниками — никогда. Боль от разлуки с Брэндоном проходила, но шрамы от нее постоянно напоминали, что надо быть осторожной. Она поклялась, что не позволит ни одному мужчине бросить ее, как это сделал Брэндон Карстерс. Пусть он будет единственным, кто покинул ее.

Это решение давало ей свободу в обращении с друзьями-мужчинами.

Теперь все ее сомнения и страхи были смыты потоком эмоций. Рейвен поняла, что физическая близость позволила ей быть до предела раскованной в проявлении своей любви. Она пробудила в нем настоящее чувство. Рейвен все больше ощущала себя полноценной женщиной, страстной и чувственной. Она долго противилась, опасаясь, что их отношения зайдут слишком далеко, пока наконец не устала от самой себя.

Однажды утром Брэндон разбудил ее, усыпав постель бутонами диких роз. Следующим вечером он преподнес ей шампанское в ведерке со льдом, когда она купалась в старинной ванне. Казалось, он был безумно счастлив! Но иногда она ловила его на том, что он изучал ее со странно напряженным выражением лица.

Хотя Рейвен бесконечно любила его, она не могла еще целиком, до конца довериться ему. Оба они знали об этом, и оба избегали говорить на эту тему.

Как-то, сидя за роялем, Рейвен подбирала аккомпанемент к песенному дуэту.

— Мне кажется, здесь должен быть минор в умеренном темпе для соло рояля и нужно ввести семь инструментов, главная инструментовка будет для скрипок и виолончелей. — Она играла и представляла себе звучание оркестра. — Что ты об этом думаешь? — Она повернулась к Брэндону, который смотрел на нее.

— Продолжай, — посоветовал он.

Рейвен снова начала играть, давая ему возможность прервать ее, когда она будет в затруднении.

— Нет, — покачал он головой, — эта часть не годится. — Он подошел к роялю. — Примерно так. — Он сыграл то же с самого начала, лишь немного изменив ее вариант.

— Так что же здесь нового?

— Очевидно, у тебя плохой слух, если ты не улавливаешь нюансы. Хорошо, тогда скажи, может, начнем снова?

— Мне нравится, когда ты такой важный и величественный, Брэнд Карстерс.

— В самом деле? Сейчас я такой?

— Ты был близок к тому, чтобы воспроизвести первую часть из Второй симфонии Чайковского.

— Ах! Неужели?! — вскричал он, повернувшись спиной к клавиатуре.

— Рисуешься? — пошутила она, когда он прекратил представление.

— Ты просто завидуешь.

— К несчастью, ты прав.

— У меня есть размах, и в этом мое преимущество.

— Ну а у меня нет твоего блеска и твоего размаха, и я не собираюсь стать концертирующей пианисткой.

— У тебя красивые руки, — сказал Брэндон, взяв ее руку и поднеся ее пальцы к губам. — Я совершенно беспомощен против них, так я их люблю. Они издают аромат лосьона, который хранится в твоей костюмерной в маленьком флаконе.

— Не думала, что ты замечаешь такие вещи.

— А разве есть что-то касающееся тебя, чего бы я не замечал? Тебе нравится горячая ванна, ты снимаешь туфли в неожиданных местах, утром ты встаешь с левой ноги, и, когда я прикасаюсь к тебе, как сейчас, твои глаза заволакиваются дымкой. — Он убрал ее волосы за плечи. — Я чувствую, как ты таешь в моих объятиях. Это сводит меня с ума! — Брэнд кончиком пальца нежно водил по ее груди и наблюдал как радужные оболочки ее глаз превращаюия в узкие ободки.

Очень медленно он наклонился и легонько коснулся губами ее губ, продолжая ласкать напрягшийся сосок.

Рейвен приоткрыла рот и запрокинула голову назад. Волны удовольствия разливались по всему ее телу.

Брэнд, поглаживая ее грудь, привлек девушку ближе.

— Я чувствую, как тают твои косточки, — бормотал он. Его рот становился все более голодным, руки более настойчивыми. — Это сводит меня с ума. — Его пальцы потянулись к пуговицам ее блузки.

В тот момент когда он начал расстегивать их, зазвонил телефон в другой комнате

Брэндон выругался, а Рейвен улыбнулась ему.

— Пойду послушаю, кто тебя вызывает, любимый. Я потом напомню тебе, на чем мы остановились. — Она выскользнула из его объятий и пошла к телефону. — Хэлло…

— Хэлло, я хотела бы поговорить с Брэндоном Карстерсом, — прозвучал женский голос.

Рейвен показалось, что она узнала голос одной из поклонниц Брэнда.

— Мистер Карстерс очень занят, подождите минутку.

— Вы можете попросить его позвонить матери, когда он освободится?

— Извините, что вы сказали? — Рейвен зашлась от смеха, пытаясь отбиться от объятий подошедшего Брэндона.

— Говорит его мать, дорогая, — повторил голос, — попросите его позвонить мне, когда у него найдется минутка. Вы можете? Он знает мой номер.

— О! Пожалуйста, миссис Карстерс, подождите… извините… одну минутку. Брэнд, это твоя мать, — сказала Рейвен угрожающим шепотом.

Все еще крепко прижимая ее к себе, он взял трубку.

— Хэлло, мам, — Он чмокнул Рейвен в макушку, потом радостно воскликнул: — Да, я был ужасно занят. Я целовал прекрасную женщину, в которую до безумия влюблен. — Лицо Рейвен залилось краской. — Нет, нет, все в порядке, дорогая, я тороплюсь вернуться к ней. Как ты там? Что там у нас дома?

Рейвен освободилась из его объятий.

— Пойду приготовлю чай, — сказала она торопливо и вышла из комнаты.