– Русская галоша… на одном винте. Я даже слышал, как гремели заслонки в паровом котле.
– Носовые – к залпу… двумя торпедами!
Зеггерс поднял перископ.
– Посмотри и ты, – сказал помощнику.
– Типичный траулер, – определил штурман.
– Но под военным флагом… у него пушки.
Придя на сближение, выбросили торпеды. Одна прошла мимо, а от второй сторожевик очень ловко увернулся.
– Третью не истратим на это барахло, – сказал Зеггерс. – Не лучше ли всплыть и покончить с ним снарядами?
Но в этот момент акустик донес:
– Пеленг уходит влево… Шум винтов идет на нас!
– Этого нам еще не хватало, – возмутился Зеггерс…
Первый бомбоудар толкнул лодку так, что из гнезд выбило командные койки, обрушив их с переборок на людей и машины. В «ямах» лопнули эбонитовые баки аккумуляторов. Винт сторожевика стегал воду, словно плетью: чух-чух-чух-чух… Затем русские удалились, и стук машины исчез.
– Но они не ушли, – доложил акустик… – Они лишь отошли. Они даже остановили машину, чтобы слушать нас…
Кажется, по корпусу лодки кто-то осторожно постучал коготками – цок-цок… и еще раз: цок-цок!
– Вот они, звонки московского дьявола, – приуныл штурман.
– Да, – согласились с ним, – это заработал русский «дракон»…
Ощущение было неприятное. Кто-то невидимый и жуткий, казалось, плавает сейчас на глубине и требует, чтобы его впустили внутрь лодки. Акустик доложил, что на русском корабле запущена машина…
– Слышу и без тебя, – ответил Зеггерс.
Серия бомб легла рядом – метрах в тридцати. Слышно, как их сбросили в воду. Потом, звонко булькая, они тонули. И – взрыв! взрыв! взрыв! Казалось, вода превратится сейчас в клокочущий кипяток. В адской теснотище лодки, колотясь телами о механизмы, катались люди. На глазах Зеггерса картушка гирокомпаса вдруг поехала в сторону, совершив полный оборот. Гирокомпас тоже спятил и показывал «тот свет».
– Вырубите его к черту! – приказал Зеггерс. – Моторы остановить… Кто там шляется? Кто там что-то уронил? Тихо…
Ах, какая убийственная тишина в океанских пучинах! Они не вырубили только регенерацию воздуха. Только регенерацию…
– Видит Бог, мы нарвались на опытных истребителей. Мне это надоело, – сказал Зеггерс. – Носовые аппараты: в левый – пакет спасения, а правой трубой выстрелить пузырем воздуха. Добавьте в пузырь из погребов кочнов капусты и насыпьте туда отходов с камбуза, чтобы у русских не оставалось сомнений…
В самый разгар очередной атаки носовые аппараты дали залп. На поверхность океана выбросило громадный пузырь, словно лопнули отсеки. Зеггерс машинально глянул на глубиномер – сейчас они были на 95 метрах.
Конечно, не часто можно наблюдать, как содержимое гальюнов плавает среди капусты и картошки. Пузырь воздуха был великолепен! По волнам раскидало решетки мостика, растеклась нефть. Море выбросило это из глубин, словно напоказ, и с борта сторожевика увидели газетный лист – «Фолькишер беобахтер», главной берлинской газеты…
– Может, подцепим? – сказал Володя Петров, загораясь. – И в штабе покажем. Как доказательство гибели… вот и газетка!
– Так ею же подтирались, – брезгливо ответил «батя».
А на лбу акустика – две вертикальные складки:
– Пеленг… глубина около девяноста.
– Олух царя небесного, она же погибла!
– А я говорю, что она здесь: пеленг… погружение…
– Минер, – велел командир Володе, – давай на корму. Сам расставь по бомбам дистанцию взрыва…
Отослав Петрова, «батя» постучал в окошечко кабины.
– На тебя вся надёжа, – сказал акустику. – Уж ты не подгадь, миленький.
Высокая корма сторожевика, приспособленная для выборки трала, по всему круглому обводу была плотно уставлена бочками глубинных бомб. В каждой такой бочке – там, где ее донышко – блестели стаканы взрывателей. Тончайшие диафрагмы, точно воспринимая давление воды при погружениях, сообщали бомбе, когда и на какой глубине ей взрываться.
Володя Петров стал работать ключом, готовя бомбы к атаке.
Первые три он поставил для взрывания на глубине в 60 м.
Вторую серию – чтобы рвануло на глубине в 30 м.
Третью – на 100…
– Вот это, – сказал матросам, – называется
И, спрятав ключ в карман, помчался обратно на мостик. Сторожевик уже лежал в развороте и, толкая волны, спешил в следующий заход. Минер с мостика отмахивал на корму флажком:
– Первая – пошла… вторая – бросай!
Его юную душу волновала и тешила романтика боя.
В этой атаке, когда вокруг рвались бомбы, что-то тяжелое вдруг свалилось на мостик. При этом глубиномер отметил «приседание» лодки, будто она приняла на борт лишнюю тяжесть.
Каждый слышал этот удар. Каждый понял, что на мостике что-то лежит. И каждый страшился думать об этом. Больше всех ощущал опасность сам Зеггерс, но… молчал.
Он уже догадался, что его лодка приняла на мостик глубинную бомбу, которая
Было тихо.
– Уберите регенерацию, – распорядился Зеггерс.
Полная тишина – она, пожалуй, страшнее полного мрака.
Взгляд на шкалу глубины. Без моторов лодка постепенно (очень замедленно) продолжала погружение. Метр за метром ее тянуло и тянуло на глубину. Это засасывающее влияние бездны при нулевой плавучести хорошо знакомо всем плававшим под водой, и вряд ли оно улучшает им настроение…
– В отсеке вода, – вдруг тихо передали по трубам.
– «Слезы»? – с надеждой спросил Зеггерс.
– Нет. Струи воды…
Прибор показывал глубину всего в сотню метров. А ведь было время, когда они смело ныряли на все 120… В ледяной коробке поста Зеггерс вспотел и распахнул куртку.
– Выход один, – сказал он. – Придется на несколько минут врубить оба мотора и начать подъем. Этим мы, конечно, себя обнаружим, но… Корпус ослабел, лодка сочится по швам.
И вот тогда штурман, до этого молчавший, сказал ему:
– А… бомба?
– Какая, к черту, бомба? – прошипел на него Зеггерс. – Не разводи панику… Мы с тобой здесь не одни!
Штурман оттянул его за рукав подальше от матросов.
– Послушай, Ральф… Такая история однажды была уже на «U-454», где этот Шмутцке. Они приняли на свой мостик бомбу, когда шли на сорока метрах. Она не взорвалась, как и наша… вот эта! – Штурман показал глазами наверх. – Когда же они всплыли, взрыватель был поставлен для взрыва на глубине в пятьдесят метров. Ты понимаешь: уйди они тогда на лишние десять метров вниз, и… Ральф, мы так влипли, так влипли…
Скользящий взгляд на глубиномер – «приседание» идет дальше, и кормовой отсек доложил со страхом:
