– Сейчас война… надо же соображать![18]
Снова запели моторы, самолет ушел в небо. Опять за дюралевой переборкой звенит молодой голос стрелка:
– Прошли Малые Кармакулы, идем дальше на север, продолжаем поисковый облет… Как слышите? Как слышите?
По письмам читателей, участников этих событий, теперь я знаю, что «Винстон-Саллен» стащили с обсушки моряки нашего тральщика «Диксон», причем американцы пальцем о палец не ударили, чтобы помочь нашим матросам. Капитан выдержал «марку» почетного гостя до конца, заявив, что он свое дело уже сделал и не такой он дурак, как думают о нем русские, считающие, что отсюда до Архангельска – раз плюнуть! Примеру своего кэпа последовала и команда, далеко не геройская, которую только страх перед гибельной тундрой удерживал от дезертирства. Адмирал Головко заявил союзной миссии, что, если дело пойдет так и дальше, он будет вынужден послать американцев к черту, а на их место пришлет советскую команду. С помощью североморцев «Винстон-Саллен» все-таки доставили к месту назначения, но часть ответственного груза была уже выброшена американцами за борт…
Советский парламентарий И. П. Мазурук снова в полете.
Ревут «каталины» над океаном… дальше, дальше, дальше!
В краткие сумерки, заменяющие здесь ночь, на горизонте появляется Полярная звезда, которую местные кагоры, охотники и следопыты называют звездой Нгер-Нумгы.
Черчилль – Сталину
Честные люди в США и Англии понимали, что союзный долг – прежде всего, и сэр Хамильтон в эти дни заявил: «Размышляя о будущем, я счастлив, когда думаю о планах проводки конвоя РQ?18!» Да, уже вставал вопрос о посылке следующего каравана под литерами РQ-18… Хамильтон указал и на главного виновника трагедии РQ-17 – буквально ткнул пальцем в Черчилля, за что и пострадал (был удален с флота на береговую службу).
Черчилль дважды занимал ответственный пост первого лорда Адмиралтейства и, наверное, имел право причислять себя к породе людей просоленных. Но тот же адмирал Хамильтон говорил, что самые мрачные страницы британского флота, так или иначе, всегда связаны с именем «необузданного диктатора» Черчилля…
Сейчас он наш союзник! Вот он в своем обширном кабинете, где его обслуживают две дамы: высококвалифицированная стенографистка и молчаливая машинистка, без помарок печатающая сразу три экземпляра. «Длинные паузы для нескольких глотков виски с содовой, необыкновенно большие сигары и сам господин Черчилль в помятой обеденной куртке, диктовавший, непрерывно расхаживая при этом по кабинету, не обращая внимания ни на падающий на жилет пепел сигары, ни на выплескивающееся на него же виски с содовой… Он диктовал предложение за предложением, и это, казалось, не требовало от Черчилля ни малейшего напряжения ума». Так описывал премьера один английский разведчик, заставший его в самый разгар работы…
Когда караван РQ-17 был уже разгромлен и лишь некоторые транспорта-одиночки еще тащились через океан, ожидая или встречи с советскими эсминцами, или жуткого конца в пучинах, в эти дни (а именно 18 июля 1942 года) премьер У. Черчилль отправил послание И. В. Сталину:
«…В случае с последним конвоем под номером РQ?17 немцы наконец использовали свои силы таким способом, которого мы всегда опасались. Они сконцентрировали свои подводные лодки к западу от острова Медвежий, а свои надводные корабли держали в резерве для нападения к востоку от острова Медвежий. Окончательная судьба конвоя РQ-17 еще не ясна.
В настоящий момент в Архангельск прибыли только четыре парохода, а шесть других находятся в гаванях Новой Земли. Последние могут, однако, по отдельности подвергаться нападению с воздуха. Поэтому в лучшем случае уцелеет только одна треть.
Я должен объяснить опасности и трудности этих операций с конвоями, когда эскадра противника базируется на Крайнем Севере. Мы не считаем правильным рисковать нашим флотом метрополии к востоку от острова Медвежий или там, где он может подвергнуться нападению немецких самолетов, базирующихся на побережье.
Если один или два из наших весьма немногочисленных мощных судов[19] погибли бы или хотя бы были серьезно повреждены, в то время как «Тирпитц» и сопровождающие его корабли, к которым скоро должен присоединиться «Шарнхорст», остались бы в действии, то все господство в Атлантике было бы потеряно».
Из письма этого уже отчетливо видно, к чему клонит У. Черчилль. По сути дела, это письмо – дипломатическое предупреждение СССР, чтобы русские помощи в дальнейшем не ожидали.
Естественно, не поставки по ленд-лизу спасли нас в 1941 и в 1942 годах; военные грузы от союзников за всю войну составили лишь 4 % по отношению к оружию отечественного производства; мужество солдат и самоотверженный труд рабочих – вот то главное, что определило победу СССР над жестоким и сильным противником. В эти же дни сами англичане признавали открыто: «Вся помощь, какую мы смогли оказать, невелика, если сравнить ее с титаническими усилиями советского народа. Наши внуки, сидя за своими учебниками истории, будут думать о прошлом, полные восхищения и благодарности перед героизмом великого русского народа» (Э. Бевин, речь 21 июня 1942 г.).
Это признал даже сам Черчилль, осенью 1944 года написавший Сталину такие слова, которые сейчас кое-кто на Западе хотел бы выжечь из истории каленым железом. «ИМЕННО РУССКАЯ АРМИЯ, – писал Черчилль, – ВЫПУСТИЛА КИШКИ ИЗ ГЕРМАНСКОЙ ВОЕННОЙ МАШИНЫ».
Да, мы могли бы обойтись и без поставок по ленд-лизу!
Но в той грандиозной битве, которую мы вели от утеса Нордкапа до вершин Эльбруса, каждый танк, каждый самолет, каждый автомобиль, каждая ампула пенициллина, каждая банка с мясом были для нас необходимы. И потому недаром же сложили свои головы в битвах за караваны наши герои – подводники, летчики, миноносники.
Мы могли бы обойтись и без поставок по ленд-лизу.
Но отказываться от ленд-лиза мы не желали…
Сталин на это послание Черчилля ответит своим посланием.
От 23 июля – через пять дней.
«Пусть ярость благородная…»
Сторожевик, который недавно по неопытности пробомбил свою же подлодку, стучал машиной далеко в океане… На мостике посапывал трубкой «батя» в звании лейтенанта, и когда он спал, то ему снились сны – прежние сны, еще довоенные: подъем трала лебедкой, после чего наступало видение плещущей на палубе рыбы: треска тут… пикша… палтус! Это были сны мирные, а до военных снов он еще не дослужился…
Вахту на мостике, подсменяя командира, нес минер сторожевика Володя Петров, досрочно выпущенный из училища в наискромнейшем звании младшего лейтенанта. Недавно на борту сторожевика установили шумопеленгаторную станцию, снятую с поврежденной подлодки. Прислали в команду и акустика, списанного с Подплава, где он оглох, прослушивая воду при бомбежках, а теперь слух к нему опять возвратился…
За стеклом кабины, покрытым каплями брызг, виднелось молодое угрюмое лицо акустика. Этот парень уже изведал однажды неимоверный холод океанской пучины, чудом остался жив и теперь не мог обходиться без электрогрелки – он сильно мерз. Тонкие, изящные пальцы матроса удивительно красивым жестом держали винт поискового пеленга. Накануне войны скрипач, лауреат всесоюзного конкурса, акустик теперь не играл. Для него на все лады играл таинственные мрачные мелодии великий маэстро – океан. Акустик был теперь не исполнителем – он был лишь придирчивым слушателем… Вращая винт компенсатора, он настраивал аппаратуру на каждый подозрительный шум, которых всегда такое множество в океане…
Лицо стало озабоченным. Углы рта опустились. Рука замерла. Глаза он закрыл. И доложил о пеленге:
– Контакт есть!
– Контакт есть, – одновременно доложили с «нибелунга».
– А что за судно? – спросил Ральф Зеггерс.
