– У, грязные собаки! – проговорил Брэнгвин с лютейшей ненавистью. – Умеют дубасить нас только торпедами…

Выглянул в иллюминатор. Под навесом рубки на подлодке стояла пушка небольшого калибра. Вот они ее зарядили, и Брэнгвин невольно отшатнулся. Снаряд с грохотом разорвал борт…

– Я пойду, – сказал он штурману, который его не слышал.

Раздалось сочное плюханье, будто чья-то большая ладонь во всю мочь шлепнула по воде. Брэнгвин, выскочив на палубу, видел, как закачался под бортом спасательный плот. Немцы пока их не замечали, и матросы стали звать Брэнгвина с собой.

– Нет, – мотнул он головой. – Там за меня молится Сварт.

Два весла всплеснули воду, оттолкнув плот от корабля. Они отошли, устраиваясь поудобнее, как пассажиры перед долгой дорогой. Далеко ли уплывут эти бедняги?.. Сейчас на корабле мало кто остался. Или те, кто находился в состоянии полного транса. Или те, которые надеялись на чудо…

Снаряд влетел в спардек, завертывая в узлы шлюпбалки и ростры. Чтобы избежать промахов, подлодка теперь приблизилась, и Брэнгвин готов был поклясться, что убийцы вполне спокойны. Это больше всего возмутило его! Ведь если бы он стал убивать их, он бы волновался… «А они спокойны, черт их побери!»

Ему захотелось молиться. И он начал молиться.

– Мама, – сказал Брэнгвин в пустоту отсека, – ты меня уж прости… Я часто выпивал и дурил, но, поверь, я совсем неплохой парень. Мы редко виделись… Отныне я обещаю навещать тебя как можно чаще…

В ту же минуту снаряд прошил весь твиндек насквозь, ломая металл легко, как карандаш протыкает лист газетной бумаги. С близкой дистанции, наладив свою работу, немцы стали точнее. Скоро отсеки корабля наполнились резким желтоватым дымом, от которого при дыхании появилась острая боль в легких.

Брэнгвин в отчаянии заметался по отсекам, по трапам, по рубкам. Он прятался и понимал, что глупо прятаться. Разрывы вдруг стали глуше – били под ватерлинию. Даже не глядя на кренометр, Брэнгвин почувствовал, как моряк, всю слабину корабельной жизни и… крен! Значит, где-то внизу по трюмным льялам уже разбегается вода, она бьет сейчас через борт, как из шлангов, толстыми струями – толщиной в руку.

А эти «эрликопы», воздев к небу раструбы пламегасителей, стоят, словно не найти для них достойной цели. Возле их площадок – высокие кранцы, битком набитые обоймами.

– В конце концов, – сказал себе Брэнгвин, – я ведь ничего не теряю… – И он опрометью кинулся в каюту: – Сварт, не хочешь ли ты продать свою шкуру подороже?

Сварт молчал, натянув на голову одеяло.

– Пойдем! Я не могу, чтобы меня убивали эти паршивцы…

Сварт затих, одеяло тряслось. Сварт плакал.

– Да не будь ты скотиной, Сварт, – говорил ему Брэнгвин. – Мы же не последние ребята на этой ферме… Вставай!

Снаряд разорвало под ними – в трюме. В труху разлетелся плафон ночного освещения, битое стекло застряло в волосах.

– Отстань от меня! – выкрикнул Сварт. – Я молюсь…

– Кто же так молится, лежа на койке? Ты встань…

В ушах снова грохот. Брэнгвин силой потянул Сварта.

– Да будь я проклят, – хрипел он, – но я убью их…

Он дотащил его до барбета кормовых «эрликонов». Из кранца вытащил обойму с нарядными, как игрушки, зубьями патронов.

– Это делается так, – сказал он, и обойму намертво заклещило в приемнике. – Я стреляю… ты только подноси, Сварт, и умоляю тебя – больше ни о чем не думай… Подноси, Сварт!

Очень медленно, чтобы не привлечь внимания немцев на подлодке, Брэнгвин разогнал ствол по горизонту. Навел… Дыхание даже сперло. Сердце ломало ребра в груди. «Вот, вот они!» Через визир наводки Брэнгвин видел их даже лучше – как из окна дома через улицу. Бородатые молодые парни (видать, давно немытые) орудовали у пушки так, будто других занятий в мире не существует…

«Что ж, мужчине иногда следует и пострелять». – Брэнгвин отпустил педаль боя.

«Эрликон» заработал, отбрасывая в сетку гамака пустые гильзы, дымно воняющие гарью сгоревшего пироксилина. Просто удивительно, как эти «эрликоны» пожирают обоймы…

– Сварт, подноси!

Сварт, громко ругаясь, воткнул в приемник свежую обойму.

– Ты, когда стреляешь, – сказал он, – не оборачивайся на меня. Я не удеру, не бойся… Это было бы не по-христиански!

Брэнгвин опять отпустил педаль, и «эрликон» заговорил, рассыпая над океаном хлопанье: пом-пом- пом… пом-пом-пом…

С третьей обоймы Брэнгвин сбросил с палубы лодки ее комендоров. Он видел, как оторвало руку одному фашисту, и эта рука, крутясь палкой, улетела метров за сорок от подлодки. Пушка немцев замолчала, дымясь стволом тихо и мирно, словно докуривала остатки своей ярости.

– Больше ни одного к пушке не подпущу! – крикнул Брэнгвин.

С мостика лодки вдруг ударил по транспорту пулемет.

– Сварт, подноси!

«Эрликон» дробно застучал, глотая обоймы, как пилюли. И вдруг с криками немцы стали прыгать на выступ рубки, быстро проваливаясь в люк. Брэнгвин продолжал стегать по лодке крупнокалиберными пулями, стараясь разбить ее перископы. Мертвецы еще лежали на палубе возле пушки, и, когда пули в них попадали, они начинали дергаться, как в агонии. Неожиданно субмарина издала резкое и сиплое звучание – это заработал ревун сигнала.

Выбрасывая кверху облако испарений и фонтаны воды, подводная лодка китом ушла вниз, а на волнах после нее остались качаться пустые ящики из-под снарядов и трупы…

Брэнгвин остатки обоймы выпалил в небо и засмеялся:

– Сварт, неужели ты не видел? Адольфы не такие уж герои, как это пишут в газетах… Ты заметил, как они прыгали? Это было здорово… Сварт, разорви тебя, чего ты молчишь?

Он обернулся. Сварт лежал возле кранцев, среди нарядных обойм. Его капковый жилет – точно по диагонали, от плеча до паха, – был пробит дырками от пуль (удивительно симметрично).

– Дружище, Сварт… как тебе не повезло!

В сторону накрененного борта из-под капкового жилета медленно вытекала кровь. Из кармана Сварта торчал молитвенник. Брэнгвин раскрыл его наугад и возвел глаза к небу.

– Я тебе прочту, Сварт… самую хорошую молитву!

Только сейчас он увидел над собой советский самолет. Стало понятно, почему немцы так быстро погрузились. Раз за разом, четырежды, большая машина пронеслась над мачтами. Летчик откинул фонарь, было видно, как он что-то высматривает на транспорте…

Брэнгвин стоял на коленях, плача навзрыд. Его большая рука в громадной теплой перчатке гладила Сварта по голове. Вокруг них катались нарядные, как игрушки, патроны…

– Я тридцать шестой, я тридцать шестой… Восьмерка, как меня слышишь? Запиши координаты… Подо мной – транспорт, сухогруз. Флаг, кажется, американский. Не разберу…

– Тридцать шестой, я – восьмерка, я тебя понял… Коля, на сколько у тебя хватит горючего?

– Минут на двадцать – не больше.

– Крутись там, Коля, сколько можешь… Посылаем других!

– Я тридцать шестой, тебя понял. Но он, кажется, тонет… Повторяю, он тонет, и тут шляется подводная лодка…

– Тридцать шестой, – последовал приказ, – жди…

На смену ему прилетели сразу два. Они уже не сводили глаз с корабля, медленно тонущего. Когда эти два опустошили свои баки, прилетели еще самолеты – сразу три… Воздушное прикрытие было надежным. Подводная лодка, пока они тут крутились, уже не рисковала всплывать, ибо нет для субмарины опаснее врага, нежели самолет…

Данные воздушной разведки моментально поступили в оперативный отдел штаба флота. Их сразу пустили на обработку: