стемнело, и это было нам на руку – меньше будет потерь. Как это часто бывает в ночном бою, рота разделилась – взвод Вьюнова атаковал левее, а я с двумя взводами – правее. Несмотря на огонь противника, стремительной атакой мы ворвались в село, и противник бежал. Наши танки поддержали роту огнем, но в село не вошли, оставшись на прежнем месте. Они, видимо, боялись огня «тигров», которые стояли за селом, в поле, и вели интенсивный огонь по ним. По нам, пехоте, они не стреляли, боясь поразить своих, немецких пехотинцев, которые удирали из села.

Двумя взводами я вышел на противоположную окраину села и занял немецкие окопы. Немцев уже не было видно. Последовавший затем ночной бой хорошо врезался в мою память, нам пришлось отражать немецкие контратаки почти до самого рассвета. У меня не было связи ни с командиром роты, ни со взводом старшего лейтенанта Вьюнова, и я даже не знал, где они. Командир пулеметного взвода роты лейтенант Александр Гущенков заметил направление моей атаки и, не растерявшись в этом кромешном аду, пришел мне на помощь с двумя пулеметами «максим» и своими ребятами, заняв позицию на правом фланге двух моих взводов, так как фланг был оголен. Левый фланг был прикрыт соседними ротами батальона, которые также вели бой. Где-то там и были третий взвод роты и ее командир. Пулеметные расчеты Гущенкова нам здорово помогли.

На какое-то время стрельба утихла, и я решил пройти вдоль только что взятых немецких окопов – поддержать солдат, показать, что я с ними. Для солдат, особенно в тяжелой обстановке, это важно. Сержант Савкин показал мне на немецкие гранаты, котелки, каски, обоймы патронов, спрятанные в нишах окопов. Я велел к ним не прикасаться, но один солдат, то ли забывшись, то ли стал прыгать, чтобы согреться, задел что-то – произошел взрыв, солдата подкинуло вверх метра на два, и он, как пустой мешок, мертвым упал в окоп. Больше потерь от этих сюрпризов не было.

Через некоторое время немцы контратаковали нас, но только пехотой – их танки оставались на месте. К нам к тому времени подошли наши «тридцатьчетверки», и общими усилиями мы отбили эту атаку. Пехота немцев отошла, а танки открыли огонь из орудий по деревне, стали поджигать дома. Ночной бой очень тяжелый, а этот шел всю ночь. Видимости никакой, стреляешь только по вспышкам выстрелов или по едва заметным силуэтам людей. В темноте не видно результатов своего огня, и эффективность его, конечно, меньше, чем днем.

Мне вспоминается, что немецких танков «тигр» было не менее 13–15, а сколько было пехоты, я не мог определить – было слишком темно. Меня же поддерживало всего три танка Т-34-85. Экипажи в них были необстрелянные, впервые в бою. Огонь по танкам они вели редко, боясь, что их по вспышкам засекут немецкие танки, а когда стали гореть хаты, то они вообще постарались уйти подальше в тень. Их отход, хотя и не так далеко, плохо повлиял на моих воинов, большинство которых тоже не бывали в бою, да и на некоторых «старичков» находил «мандраж» – они держались из последних сил, но огонь по противнику вели. Правда, все оглядывались на наши танки – боялись, что они бросят нас и уйдут в тыл, поэтому мне приходилось бегать то к танкам, останавливать их, если они уходили слишком далеко назад, возвращать их ближе к нам и просить вести огонь, то посмотреть, какие дела у Гущенкова, и потом опять бежать к своим бойцам. Деревня была вся в огне, кругом рвались снаряды, с визгом пролетали пули и осколки снарядов. Строчили и наши пулеметы ДП, и автоматы. Немцы попробовали ударить нам во фланг, но пулеметы Гущенкова расстреляли их почти в упор, и больше они не пытались атаковать.

Два или три солдата все же покинули окопы и затаились за хатой, которая еще не горела. Я их возвратил на прежнее место – опять в окопы. Если вовремя не предупредить, не пресечь в корне панику, то воинство становится неуправляемым. Поэтому я строго предупредил тех командиров отделений, солдаты которых без приказа убежали из окопа. Так мне пришлось почти всю ночь бегать под огнем противника от окопов к танкам и от них опять к своим окопам. От меня шел пар, мне все время хотелось пить, хорошо, что рядом был колодец, ординарец котелком доставал воду, и эту холодную воду я с жадностью пил. В деревне все горело, было светло, как днем. В этих условиях мне приходилось руководить боем почти роты – два взвода и пулеметный взвод, да еще заставлять вести огонь наши танки, которые все время пытались уйти в безопасное место. Эта беготня чуть не стоила мне жизни. В горящем селе я был как на ладони, и только я спрыгнул в окоп, как на бруствере разорвался снаряд. Бруствер разворотило, а меня и рядового Иванова оглушило. Плохо было то, что этот окоп находился в нескольких метрах от горящего дома, и сидеть в окопе стало жарко. Окоп на фоне горящего дома был виден издалека, но второго выстрела не последовало, видимо, немцы посчитали нас убитыми. Я быстро перебрался в другой окоп, а Иванову разрешил уйти в медсанчасть, поскольку его слегка контузило.

Перед рассветом немцы прекратили огонь и атаки, а затем вообще скрылись. Видимо, их целью было не разгромить наш батальон или бригаду, а лишь задержать наше наступление, насколько возможно, чтобы спасти от разгрома и окружения свои войска на другом участке фронта. Несмотря на напряженность и продолжительность боя, потери с нашей стороны были незначительные. С рассветом мы с Гущенковым нашли командира роты Чернышова и командира третьего взвода Вьюнова. Я доложил ротному о потерях, и мы обменялись мнениями о бое. Батальонная кухня к этому времени успела приготовить завтрак, и мы, как обычно, выделили от каждого отделения два-три человека с котелками, принести еду. Мы с ординарцем поели вдвоем из одного котелка. Если была возможность, то котелки после еды мы мыли или вытирали травой. Если кому мало было – можно было сбегать за добавкой, ее мог получить любой, ведь еду готовили на полный штат батальона, а батальон нес потери...

После завтрака мы выступили в поход, сначала пешим порядком, а затем пересели на танки. Батальон двигался в передовом отряде бригады. Продвигались быстро, немцы не оказывали большого сопротивления, но к исходу дня мы были остановлены сильным заслоном противника. Роты несколько раз бросались в атаку, но все наши атаки были отбиты с потерями в наших рядах. Особенно усердствовала немецкая артиллерия, в основном противотанковая. Мы вынуждены были остановиться и окопаться. Днем противник не давал нам жить спокойно, чуть что – открывал огонь, и только с наступлением темноты мы «зашевелились» – привели себя в порядок, подсчитали потери. Я устроился было вздремнуть, но меня нашел связной и передал приказ командира батальона явиться к нему. Когда я пришел, то застал у него заместителя командира бригады Старовойта и командира танкового полка Столярова. Все они находились в палатке, поставленной в низинке. В палатке горела переноска от аккумулятора. Ко мне обратился не командир батальона Козиенко, а командир танкового полка бригады Столяров. «Тебе, Бессонов, поручается ответственное задание, – сказал он. – Ты на трех танках со своим взводом должен перерезать дорогу, по которой двигаются немцы, остановить их, продвинуться вперед, захватить немецкую артиллерию и обеспечить продвижение бригады вперед». Мне не хотелось снова идти на смерть и очень хотелось спать. Это была вторая ночь и второй день без сна. Да, это был приказ, но меня «занесло»: «Неужели нет другого офицера, кроме Бессонова, в батальоне? Я и так все время впереди, вот уже двое суток!» На это подполковник Старовойт сказал мне: «Тебя выбрали не случайно, и считаем, что задачу ты выполнишь, на других у нас меньше надежды». Майор Козиенко подтвердил задание: «Давай выполняй приказ». Что поделаешь, приказ есть приказ, надо выполнять! Пришел и командир танкового взвода. Мы были знакомы по предыдущим боям, поэтому быстро разработали план взаимодействия друг с другом. Я и здесь влез со своим характером, сказал, чтобы танкисты именно помогали десанту, а не прятались, как это было в ночном бою за село прошлой ночью. Майор Столяров не обиделся на мое замечание, а, наоборот, обратил внимание танкиста на мою реплику: танк, мол, создан для боя, это не телега для десанта.

В ночь с 14 на 15 января мы приступили к выполнению задания. На каждый танк, а их было три, я разместил по отделению (7–8 человек). Танки друг от друга стали по фронту в 20–25 метрах. По моей команде танки двинулись на малых оборотах двигателя вперед. На дороге было интенсивное движение машин противника, поэтому шума моторов наших танков немцам не было слышно. Стояла темная и облачная ночь, звезд не было видно. Танки подошли к дороге и остановились от нее метрах в тридцати, и, как было согласовано, каждый танк произвел по одному выстрелу из орудия и длинную очередь из пулеметов, после чего прекратил огонь. В этот же момент десант покинул танки и стремительно бросился к дороге, на ходу ведя огонь из автоматов по автомашинам противника. Когда мы подбежали к дороге, колонна немецких автомашин остановилась. Легковые открытые машины стояли набитые мешками и рюкзаками с продуктами и вином. Немцев как ветром сдуло – я всегда удивлялся, как быстро они бегали. Видимо, это отступал или передислоцировался штаб крупного соединения. Противник был отброшен с дороги, и путь бригаде был открыт. Мы побросали мешки на танки и бросились вперед, захватив артиллерийскую батарею с тягачами, у одного из которых еще даже работал мотор. Немцев не было видно, но в темноте было слышно, как они