игра, не привлекавшая к нему ничьего внимания. Но что ей было до чьего-то внимания, когда она видела в нем то, чего никто больше не видел!
– Алеша, может быть, нам лучше уйти? – тихо спросила Марина, стараясь, чтобы никто ее не услышал.
Блестящее колесо замедлило вращенье, остановилось, и Алексей, досадливо поморщившись, повернулся к ней.
– Я не могу, – сказал он со злой растерянностью. – Я не могу уйти сейчас, я должен остаться. И я совсем не много проиграл, зря ты волнуешься!
– Ты никому ничего не должен, – медленно проговорила Марина. – Я не волнуюсь о твоих деньгах, но нам лучше уйти, прошу тебя.
– Прекрати! – Голос Шеметова прозвучал так непривычно резко, что Юрий Аркадьевич, оторвавшись от подсчета фишек, удивленно взглянул на него. – Это тебя совершенно не касается! Не нравится – так ведь я тебя не держу, уходи!
Куда она могла уйти, видя, как белеют его губы, и чувствуя, как беспомощно пытается он сопротивляться угаданной ею смертной тоске?
Но и смотреть на этот его поединок с самим собой было невыносимо. Марина встала, отошла к стойке бара и села на высокий круглый табурет рядом с аквариумом, в котором медленно и равнодушно плавали разноцветные рыбки.
– Что будете пить? – тут же спросил молодой бармен.
– Ничего, – ответила Марина, не видя его лица, а видя только черную «бабочку» под гладко выбритым подбородком. – Я просто так посижу, можно?
– Тогда, может быть, кофе? – не отставал бармен. – Что, спонсор в азарт вошел? – участливо поинтересовался он. – Не переживайте, девушка. Вам-то что? Лишние брюлики купит потом, чтоб вину свою загладить. Вы, похоже, первый раз у нас? Ну-у, привыкнете! Это только «играющие» сутки напролет от стола могут не отходить, а их у нас раз-два и обчелся, – авторитетно заметил он. – Так что цел будет ваш спонсор, станет все о'кей! А нет, так другого найдете! Или этот сильно хорош?
– Хорош, – машинально кивнула Марина. – Сильно.
Она так и не могла рассмотреть лицо разбитного бармена. Да и всех, кто играл в небольшом высоком зале за несколькими столами, она видела не яснее, чем рыбок в аквариуме или подсвеченные струи фонтанов, бьющие по углам.
Она видела только Алексея, не оборачивавшегося к ней. Голова его была склонена, как-то побежденно склонена, и уверенный разворот плеч тоже был нарушен – как будто крылья птицы надломились…
И вдруг Марина почувствовала в этом наклоне и надломе такую боль, какой не видела и не чувствовала никогда! Этого не видел никто, она не понимала, что же с ним происходит, но выдержать это было невозможно. И это – невидимое, необъяснимое – стало для нее яснее самой ясной реальности.
«Невозможно больше! – поняла она. – Он же не выдержит больше, невозможно!..»
Она не знала, что делать, она совершенно растерялась. И вдруг почувствовала, как вся кровь закипает в ней, и тут же – словно ослепительный луч протягивается между нею и Алексеем!
Но это не было тем направленным желанием, которое Марина знала в себе и которого так боялась. Наоборот – ничего не шло от нее к нему, но вся его боль устремилась по этому лучу в нее, как по электрическому проводу, – и Марина вскрикнула, пронзенная этим током.
– Что с вами? – испуганно спросил бармен. – Девушка, что это с вами?
В глазах у Марины было темно, голос бармена она слышала как сквозь вату. И не было сил даже на то, чтобы ответить… Прижимая ладонь ко рту, она медленно соскользнула с круглой табуретки и наугад пошла к выходу.
На улице Марина почувствовала, что голова у нее яснеет, сердце замедляет свой колотящийся бег. Июньский вечер был светел и тих; она слышала эту тишину даже сквозь шум Ленинского проспекта. И тишина вечера успокаивала, утешала, и земля все вбирала в себя через тонкий асфальт…
Из ресторана «Пивнушка» вышла небольшая компания, направилась к припаркованной у самого входа черной «БМВ».
– Эй, поехали с нами! – махнул рукой один из компании – плотный, одетый, несмотря на тепло, в длинный кожаный плащ. – Поехали, поехали, кого ждешь?
Марина даже не сразу поняла, к кому он обращается. Но плотный мужчина вразвалку направился к ней, на ходу лениво цедя:
– Ну, чего стала, как целка? Поехали, а то мне как раз бабы не хватило. Да заплачу, не бойся ты!
Наверное, сила отчаяния, скопившаяся в ней за этот вечер, была так велика, что Марина почувствовала облегчение, в упор взглянув на самодовольного хама – даже не на него, а на длинную золотую цепь, видневшуюся на его голой шее в вырезе пальто.
Ей даже говорить ничего не пришлось. Кожаный остановился – и тут же как-то торопливо согнулся, словно от удара в солнечное сплетение!
– Э-э!.. – прохрипел он, выпучив глаза. – Ты чего это, а? Это кто это, а?
Не глядя больше на него, Марина пошла по проспекту к центру, все убыстряя шаг. Она ни секунды не боялась этого типа и не думала, что надо сделать; все, что произошло, случилось как-то само собою.
Через минуту Марина вообще забыла бы о нем, если бы не странная, свербящая мысль: ведь, значит, была в ней сейчас эта мощная, неуправляемая энергия желания, способная с ног сбить человека? Почему же она не выплеснулась на Алексея, ведь ей так хотелось, чтобы он ушел из казино?
Да, хотелось, но она и представить себе не могла, чтобы эта сила направилась на него, ударила, добавляя боли. Это было просто невозможно, даже независимо от ее воли. Марина хорошо помнила растерянность, охватившую ее, когда она смотрела на его склоненную голову. И вспышку, пронзившую ее
