как ее тело трепещет подо мной, будет равносильно тому, чтобы вырвать все еще бьющееся сердце из груди! И все же это становится слишком опасным — ее муж, да будь проклята его душа, подозревает… "

Дрожащими пальцами Тесc закрыла маленький томик в кожаном переплете. Дальше читать она не могла. В этих словах было нечто невыразимо личное, и образы всплыли перед нею настолько ярко, что она почувствовала смятение — словно она подглядывала за незнакомцем, за его самыми сокровенными переживаниями. И все же… что-то остановило ее. Она поглядела на дату: 5 октября 1742 года.

Интересно, какое значение может иметь для нее дата почти семидесятилетней давности? Тесc догадывалась о личности автора: почерк и содержание дневника свидетельствовали о том, что это был образованный человек и, уж конечно, не привратник. Николаc упоминал, что один из его родственников построил коттедж для своей любовницы. Наверное, писавший дневник был одним из предков Ника.

Но кем же? Может, его дед? Или прадед? Или еще более давний предок? А женщина? Кем была она?

Тут она зевнула во весь рот и почувствовала, что глаза слипаются. Она снова зевнула и моргнула. Она и вправду очень устала.

Еще несколько мгновений Тесc неотрывно смотрела на дневник. Ей хотелось читать дальше, чтобы больше узнать о написавшем эти строки, но что-то сдерживало ее любопытстве.

Тесc снова зевнула. Спать, только спать.

Она положила небольшой том в стальной ящичек и аккуратно задвинула его в тайник. Камень на этот раз поддавался хуже, но, немного наклонив и подтолкнув его, она все же ухитрилась установить его на прежнее место.

«Поразительно, — подумала девушка, отходя от камина, — этот тайник ни за что не найти, если не знать, что он существует». Центральный камень волшебным образом подошел к соседним, и ничто не указывало на тайную нишу. Тем более странно, что она заметила ее…

Широко зевая. Тесc подошла к кровати, сбросила накидку и с удовольствием забралась под одеяла. Она лежала с минуту, размышляя о дневнике. Надо будет сказать Николасу, когда она его увидит… Это была ее последняя связная мысль. Несмотря на волнения ночи и на то, что сквозь занавешенные окна начал пробиваться первый предрассветный свет, через две минуты она уже крепко спала.

Сон незамедлительно пришел и к Николасу. Он поспешил назад, в усадьбу Шербурнов, и ему удалось беспрепятственно добраться до своих комнат. Поспешно скинув с себя мокрую грязную одежду, он завернулся в богато расшитый халат из темно-рубинового шелка, налил себе бокал бренди, уселся перед огнем, потрескивающим в камине, и стал сопоставлять события минувшей ночи.

«Во всяком случае, скучной ее не назовешь», — слегка улыбнувшись, подумал он. Даже обед у бабушки оказался более чем интересным. Он осторожно потрогал больное место на виске. "Да уж, получить удар от контрабандиста — это и в самом деле не скучно!

Хотя, — поморщившись, решил он, — это принесло и волнение, без которого вполне можно было обойтись".

Значит, в погреб в доме привратника существует другой вход — это представляет проблему. Неудачно и то, что контрабандисты застали его, когда он шпионил за ними. Николаc нахмурился. Теперь они будут в два раза осторожнее, и маловероятно, что у них хватит наглости продолжать пользоваться погребами сейчас, когда им известно, что дом занят и он все кругом вынюхивает.

Он вздохнул, сожалея о провале, и, допив бренди, добрался наконец до кровати.

Он собирался спать до утра, но проснулся почти днем.

«Долли, видимо, еще спит, так что нечего торопиться к ней», — решил он. Днем им вполне хватит времени, чтобы продолжить расследование.

Вместе с кофе Лавджой принес ему несколько приятных новостей: его письмо Роксбери отправлено, бабушка и Атина поехали за покупками и после собираются нанести визит приятельницам в Ромни, поэтому раньше вечера не приедут. :

При упоминании письма к Роксбери Николаc тут же решил, что необходимо написать следующее, и так и сделал, введя Роксбери в курс всех событий. Несколькими минутами позже Николаc вручил письмо Лавджою.

— Боюсь, мне потребуется бабушкин слуга, чтобы послать в Лондон, — усмехнулся он. — Хорошо, она уехала, иначе забросала бы меня вопросами о том, куда подевались ее слуги!

Путешествие бабушки, весьма выгодное Нику, было вызвано ее желанием купить нитки определенного оттенка, чтобы закончить свое вышивание, а заодно воспользоваться давнишним приглашением своей любимой приятельницы леди Трокмортон. По словам Лавджоя, если погода испортится; то вполне возможно, обе леди останутся ночевать в гостях, они взяли с собой соответствующие вещи. Известие о том, что в ближайшие двадцать четыре часа Николаc будет предоставлен себе, очень обрадовало его. По крайней мере хоть на некоторое время он избежит неловких расспросов.

Решив, что дом привратника будет наиболее подходящим местом для его любовницы, Николаc не думал, что ему придется прибегать ко всякого рода уловкам, чтобы иметь возможность улизнуть и повидаться с ней. Паллас уже знала, что он использует коттедж, и ему пришлось покориться извечному желанию бабушки докапываться до истины. Он вздрогнул. Пусть его назовут трусом, но он бы предпочел, чтобы бабушка не узнала, что он набрался дерзости и поселил свою любовницу в фамильном поместье. «Надо было тщательнее продумать ситуацию», — скривившись, признался Николаc. Теперь, уже слишком поздно, он понимал, что надо было поместить Долли в уютный домик в Гите или в Ромни, но уж, конечно, не под самой дверью Паллас! Но дело было сделано, и Николаc с немалой долей цинизма отметил, что Паллас не понравится не то, что у него есть любовница, но то, где он ее поместил. «Женщины, — снова подумал он, опускаясь в большую медную ванну, — ив самом деле , сущие дьяволицы!»

В начале второго он уселся в утренней комнате и с удовольствием принялся за вкусный завтрак, только что приготовленный для него Кук.

В животе урчало от предвкушения еды; он доверху наполнил тарелку хрустящим беконом, свежими почками, замечательной жареной говядиной, обжигающе горячей яичницей и сладкими, с пылу с жару, булочками.

Закончив трапезу, Ник налил себе чашку кофе и, откинувшись на стуле, вытянул длинные ноги. Освеженный сном, сытый, он в этот момент был очень доволен собой, и единственное, о чем мечтал, — чтобы по ту сторону стола от него сидела очаровательная Долли.

Ему вдруг пришло на ум, что не в пример его прежним любовницам Долли вполне подошла бы ко двору Шербурнов. Что-то в ней было такое… Он помрачнел. Бог знает, о чем думали ее родители, когда отправляли ее в «Черную свинью».

Он сидел, любуясь в окно на прекрасный осенний день, и уже в который раз спрашивал себя, когда же наконец заявятся ее родители.

Теперь они уже должны понять, что он не собирается на ней жениться.

Странно, что они до сих пор не объявились и не потребовали какой-либо компенсации — в конце концов, ведь именно деньги подтолкнули их на такие действия. Он готов был дать им внушительную сумму за их изобретательность, и, разумеется, когда его роман с Долли закончится, он должен быть уверен, что о ней хорошо заботятся… Николаc беспокойно заерзал, не желая думать о том, что однажды Долли навсегда уйдет из его жизни. «Это будет очень не скоро!» — решил он.

Размышления его прервал Беллингхэм.

Войдя в утреннюю комнату, дворецкий, как всегда, величественно поклонился негнущимся жестким станом и поставил на стол серебряный поднос, на котором лежали две карточки.

— Сэр, — начал он низким мелодичным голосом, — к вам гости.

— Ну, конечно, к нему гости! — Из-за дверей послышался раздраженный голос, и без дальнейших церемоний в комнату вошли два высоких безупречно одетых джентльмена. — Мы были бы здесь намного раньше, если бы вы не были таким непробиваемым. Белли! Вы же знаете, что Ник собирался увидеться с нами, так что вам нечего было пытаться отпугнуть нас чепухой, спрашивая, будет ли он принимать гостей. И кроме того, мы не совсем гости!

Беллингхэм закрыл глаза, будто страдая от боли.

— Сэр, как вы сами видите, барон Рокуэлл и его брат прибыли к вам с визитом.

Николаc усмехнулся.

— Вижу. Благодарю вас, Беллингхэм. О, и спросите у Кук, не пришлет ли она нам еще еды. Наверняка мои друзья голодны.

— В самом деле, — ответил Александр Рокуэлл, брат барона, аккуратно снимая свой плащ и перчатки и передавая их Беллингхэму.

Затем он уверенно уселся за стол поближе к Николасу.

— Прошло чертовски много времени с тех пор, как мы скудно позавтракали на дороге сегодня утром. Клянусь, я бы съел лошадь! Ник, мы тут немного задержимся, у нас есть проблема. Том тебе все расскажет.

Николаc с улыбкой посмотрел на дворецкого:

— Распорядитесь, пожалуйста, чтобы для барона и его брата приготовили комнаты. И для слуг, которых они, вероятно, с собой привезли!

— Разумеется, — ответил Беллингхэм голосом призрака. Держа в руках верхнюю одежду обоих Рокуэллов, он величаво удалился из комнаты.

Сияющими черными глазами Николаc рассматривал своих друзей. Оба были одеты в темно-синие камзолы, темно-желтые панталоны и в блестящие черные ботинки. Их белые шейные платки, накрахмаленные и затейливо повязанные, одобрил бы даже Брюммель, требовательный законодатель моды и знаток изящного вкуса.

Лорд Рокуэлл был потрясающе красив: светлые, цвета пшеницы волосы и лучистые голубые глаза, а учитывая его огромное состояние и поместья, было