Она то и дело совершала нелепые поступки, совсем как клоун, развлекающий публику. Несомненно, воображаемая привлекательность, которой наделил ее этот мужчина, стремительно улетучилась, стоило ему столкнуться со столь жалкой реальностью. Зак Сфаэлос привык к искушенным, изысканным женщинам, и ни одна из известных ему дам наверняка не выказала бы себя такой дурочкой в его присутствии, как сделала это Эва. Когда он отпустил ее руки, с губ девушки внезапно сорвался смех, похожий на рыдание, который испугал ее саму.

— Не надо, — пробормотал он сдавленным голосом. — Я очень хочу этого. Я думал о вас уже давно, но я не стану пользоваться моментом. Сейчас вы не сознаете, что делаете.

Но она сознавала. Эва знала себя лучше, чем он: она не относилась к женщинам, склонным заводить интрижку с шефом или жаждущим прочесть о себе в колонке светской хроники как об очередной подружке известного магната.

Для них с Заком не могло быть завтра, существовало только сегодня. Эва отметила, что он не может оторвать от нее глаз. На его резко очерченных скулах горели темные пятна, лицо выражало сильнейшее внутреннее напряжение.

В ответном взгляде зеленых глаз читался открытый вызов.

— Одна ночь… и она не будет стоить вам двух миллионов, вообще ничего не будет вам стоить. Я не назначаю за себя цену, — сказала она с горечью, потому что знала, однажды все же оценила себя, и цена эта оказалась непомерно высокой — обручальное кольцо.

— Боже! — воскликнул Зак с каким-то недоверчивым удивлением. — Что на вас нашло, почему вы так заговорили?

Глаза девушки, блестевшие как драгоценные камни, в упор смотрели на Зака, и ее вдруг охватило незнакомое прежде ощущение силы.

— Я хочу, чтобы сегодня ночью вы были со мной рядом.

— Хорошо. — Он резко выпрямился и мрачно взглянул на нее. — Но помните, я хотел, чтобы все было по-другому.

Как по-другому? Два миллиона за одну ночь, как диктовал ему изощренный каприз? Или сначала несколько обедов при свечах, изысканные комплименты и только потом постель? Зак обычно обставлял свои романы с шиком. Были и цветы, и подарки, и поездки за город, и круизы на роскошной яхте «Жемчужина». И это выглядело честнее, намного честнее, чем-то, другое предложение…

Но Эва знала, что не вынесет долгой одинокой ночи, которая ждала ее впереди, и понимала, что страсть Зака сейчас — все равно что бальзам для ее раненого самолюбия.

Хотела ли до нее какая-нибудь женщина иметь Зака Сфаэлоса другом больше, чем любовником? Эва сомневалась в этом. Для нее же целомудрие было естественным. Грубая примитивная физиология не волновала Эву, но она была достаточно просвещенной, чтобы понимать — большинство представительниц прекрасного пола чувствуют по-другому. Она даже забеспокоилась, полноценная ли она женщина. Но потом примирилась с собственным равнодушием к данной проблеме…

Эва услышала, как перестала бежать вода в душе, как отворилась дверь и раздались шаги, приглушенные мягким ковром.

Боже, что я делаю! Или я действительно нахожусь на грани помешательства, раз сама захотела провести ночь с чужим, по существу, человеком, к которому ничего не чувствую? — подумала она и испуганно зажмурилась.

В следующий миг решительным движением Зак привлек ее к себе. Эва приглушенно ахнула, почувствовав прикосновение его крепкого мускулистого тела. Он мягко перекатился на середину кровати, не выпуская ее, и замер, глядя на нее.

— Вы еще можете передумать, — сказал он почти безучастно.

В этих глазах легко можно было утонуть. Они способны были соблазнить и святую. Эва задержала дыхание, будучи не в силах произнести ни слова, пойманная магическим взглядом в западню. В голове у нее промелькнула мысль: каково это будет — ощутить его поцелуи. Дальше потрясенное воображение идти отказывалось.

— Пусть горят лампы… Не хочу, чтобы ты забывала… моя дорогая, — пробормотал он отрывисто, с внезапной резкостью, отчего у нее по спине пробежали мурашки.

Забыть о чем? Она едва не спросила его, но голос ей не повиновался, тем более что это уже не казалось важным.

Зак осторожно намотал на указательный палец прядь ее волос и стал медленно наклоняться к ней, словно ожидая, что в последний момент услышит паническое «нет!».

Но Эву сковало гипнотическое оцепенение. Моя дорогая! — с восторгом повторила она про себя.

В следующий миг его рот прижался к ее губам, и она замерла, когда он попытался раздвинуть их языком. Это ей никогда не нравилось. Раньше не нравилось… Эва задрожала, ее сердце бешено забилось, она поняла, что не желает противиться этому упоительному удовольствию. Все плыло у Эвы перед глазами. Не веря собственным ощущениям, ошеломленная, она попыталась что-то сказать, но он не отпускал ее губы до тех пор, пока у нее не перехватило дыхание.

Ее влекло от одного опьяняющего поцелуя к другому, как наркомана, дорвавшегося до дурманящего зелья.

Его пальцы уверенно опустились на ее высокую грудь, и Эву пронзило такое острое блаженство, что все мысли мгновенно улетучились из головы и она потеряла способность рассуждать, упиваясь его прикосновениями.

Он скользнул губами по ее вытянувшейся шее, покрыл обжигающими поцелуями ключицы, задержал, губы на пульсирующих жилках и еще точках, о существовании которых она до настоящего момента и не подозревала, наполнив ее тело трепетным томительным ожиданием.

— Посмотри на меня! — велел он.

Ее ресницы моментально взлетели вверх, и она уже не могла отвести взгляда от серебристого мерцания его глаз.

— Зак, — пробормотала она потрясенно, и ее дрожащие пальцы пробежали по его густым темным волосам, коснулись лба с невольной лаской, которая заставила его на миг замереть.

На его чувственных губах мелькнула улыбка. Словно дразня, он провел кончиком языка по ложбинке между грудями.

Эва вздрогнула.

— Зак, — повторила она уже без тени сомнения.

Он снял с нее ночную рубашку. Уверенным движением медленно скользнул ладонями по ее ставшей необыкновенно чувствительной коже и жадно прильнул губами к нежной груди. Ее тело словно опалило жаром, и Эву охватило внезапное, незнакомое, заставившее затрепетать все нервы страстно желание. Последние остатки самообладания покинули ее.

Эва услышала стон и не узнала собственного голоса. Ее пальцы крепко вцепились в его гладкие плечи. Она запрокинула голову. Неведанное ранее наслаждение непрекращающимися волнами заливало тело. Она томно выгнулась.

Он произнес что-то по-гречески, и последней сознательной мыслью, которую Эва впоследствии могла вспомнить, была та, что греческий, безусловно, язык любви, особенно если на нем говорят таким глубоким музыкальным голосом. Потом его рука легла на ее бедро, и свет за ее зажмуренными веками взорвался и рассыпался разноцветным искрящимся дождем…

Она слабо вскрикнула, ловя ртом воздух, и содрогнулась. Огонь поднимался все выше,