пищали синицы, щеглы, чижи, чечетки, снегири, по пню сновали поползни.

На противоположной стене квартиры были полки с книгами по орнитологии, рядом на ковре висела икона, а под нею — ружье с отпиленным прикладом. На одной из книжных полок лежали человеческий череп, лосиный рог и поблескивала чашка Петри.

— Это с Кавказа, из города мертвых, — и Миша, как Гамлет, взял в руку череп. Лося я в Костромской области завалил, оттуда же икона — один поп подарил. Наверное, Андрей Рублев. В Третьяковской галерее такой точно нет. А это, — и Миша передал мне чашку Петри, — это зубы гадюки, которая хотела меня укусить.

Несомненно, Миша был примером для подражания.

Так вот, хозяин этого всего птичьего рая без энтузиазма посмотрел на моего аксолотля и сказал, чтобы я вылил его в унитаз.

Зато еще один мой старший товарищ Витя, по сравнению с Мишей — рафинированный интеллигент, отнесся к животному с большей симпатией. И это не удивительно. Витя носил очки, длинные волосы, много читал, был без ума от джаза и самоотверженно любил животных. Витя и птичек любил. Но еще больше он любил ящериц, змей, лягушек и саламандр. У него дома я тоже был. На дне рождения. Когда он попросил меня достать из холодильника яблоки и помыть их, я был крайне удивлен, обнаружив на нижней полке аккуратные ряды красных и желтых плодов, переложенных упитанными зелеными ящерицами. На мой естественный вопрос, что чем он маринует — яблоки ящерицами или ящериц яблоками — Витя мне ответил, что причина всему — недостаток жилплощади. У него было пять террариумов, все они были перегружены, и Витя периодически производил смену экспозиции. Юннат часть ящериц и змей сажал в холодок, а овощной отсек — отдохнуть от активной жизни, — а освободившуюся жилплощадь заселял животными, изъятыми из холодильника. И все были довольны. Замороженные гады смирно лежали в рефрижераторе, а отогретая смена ящериц шустро бегала по террариумам, совершенно не боялась людей, давалась в руки и с удовольствием пила из пипетки витаминизированную воду, которую для них специально готовил заботливый герпетолог.

Помимо ящериц Витя уже тогда увлекался змеями. У него было несколько ужей и роскошный полутораметровый амурский полоз — черная змея в ярко-желтых перетяжках. И почему-то, именно этот красавец постоянно убегал от Вити. Сначала он у него вечером просто упал с балкона. С пятого этажа. Витя спустился, обшарил газон под балконом, но змею не нашел.

На следующий день, когда Витина бабушка шла из магазина, на этом газоне стояло человек десять молодых и не молодых людей с палками и камнями и о чем-то спорили. Слышались слова «Убить..., милиция..., зоопарк...». Старушка протиснулась сквозь людское кольцо и обнаружила, что на солнышке свернувшись калачиком греется их беглец. Она со словами: «Так вот ты где, милок», взяла змею, положила ее в авоську поверх картошки и пошла домой. У оторопевших мужиков открылись рты, а из рук выпали палки и кирпичи.

Эта же змея потом убежала перебравшись по балкону в квартиру соседнего подъезда, где жила очень интеллигентная дама — капельмейстер Московского Дворца Съездов. Эта дама, забыв о своем статусе, сначала принялась стучать в стену к Вите, а затем вышла на балкон и закричала: «Заберите вашего удава».

Витя приоделся и пошел в соседний подъезд — спасать женщину и снова выручать змею. Но пока он добирался до квартиры капельмейстера полоз куда-то делся. Они обыскали всю квартиру, но змею не нашли. Витя объяснил хозяйке, что, мол, ничего страшного, змея не ядовитая, она сейчас утомилась, забилась куда-нибудь и спит. Вреда она не причинит. И обещал прийти на следующий день. Мол, змея отогреется, выползет и тогда он ее заберет.

Но капельмейстер Витю не отпускала.

— Нет, не уходи, останься, — говорила дама. Я чувствую, что змея где-то рядом. Вот ты уйдешь, а она свалится на меня с потолка. Или я лягу в постель, а она заползет туда, набросится на меня и удушит!

Галантный юннат продолжал ее успокаивать.

— Ну что вы такое говорите! Смешно слушать! Змеи по потолку не ползают, а в постель вообще никогда не залезают. Вот, смотрите, под подушкой ее нет! — и юный герпетолог поднял подушку. — И под покрывалом тоже нет! И под одеялом нет! — Витя приподнял одеяло, и хозяйка завизжала потому, что как раз под одеялом-то и дремал полоз.

Но и Витя, хотя и был, по сравнению с Мишей, интеллигентным человеком и к тому же очень любил гадов, тоже мне посоветовал эту животину кому-нибудь отдать или выпустить. Правда не в унитаз, а в соседний пруд.

Аксолотль продолжал жить в моем доме в кастрюле и по-прежнему вел полу-вегетативное существование, двигаясь только в поисках упавших сверху кусков колбасы, да с чавканьем всплывая на поверхность за глотком воздуха.

Где-то в середине зимы я вдруг вспомнил, что хотел превратить его в амбистому (я уже знал как правильно она называется), и стал постепенно снижать уровень воды в кастрюле. В процессе этого опыта аксолотль чуть не сдох от недостатка влаги, но взрослеть — то есть превращаться в амбистому — не хотел ни в какую. И я прекратил эксперимент, восстановив прежний уровень воды.

Я еле дождался весны, чтобы по совету Вити выпустить животину в ближайший пруд (мои друзья по кружку ни за что не хотели брать в подарок земноводное). А этот водоем был на соседнем пустыре.

Больше всего на свете я в детстве любил пустыри. Сходишь с асфальтовой дороги. Первые 50 метров пустыря абсолютно не интересны — лежат наполовину заплывшие красной глиной бетонные плиты с остатками кострищ и осколками бутылок — места любящих природу забулдыг, выпивающих на свежем воздухе. Из земли торчит арматура, лежат куски рубероида, иногда — вросшая в землю ржавая канистра с засохшей краской. Местность неровная: есть небольшие глинистые холмы есть и ямы. Ямы бывают просто ямы, бывают влажные, а бывают залитые водой.

Идешь дальше. Пейзаж не изменяется — тот же строительный мусор, но по каким-то непонятным признакам чувствуется, что в такую глушь алкоголики не забираются, а лазают здесь только вот такие энтузиасты — ненормальные любители природы, как я.

Здесь можно не торопиться. Здесь уже настоящая дикая природа. Только смотри.

Среди редких зарослей полыни и конского щавеля, иногда — невысоких ивовых кустиков и редких куртинок злаков, видны узкие дорожки, обязательно заканчивающиеся норкой на глинистом холмике или уходящие под бетонную плиту.

Однажды я заметил, как по этой дорожке пробежал серый короткохвостый короткоухий зверек. Я, наизусть знавший пятый том детской энциклопедии («Животный мир»), тут же определил это млекопитающее как пищуху (по крайней мере, она, по моему мнению, была точной копией зверька, изображенного на рисунке). Смущал немного размер (по описанию, пищуха была раз в пять крупнее) и то, что она обитает в горах, но все-таки мне очень хотелось, чтобы это была пищуха. Через год, поступив в юннатский кружок я узнал, что это была серая полевка, самый обычный грызун, но очарование первой встречи осталось навсегда.

Однако настоящий кладезь неожиданных зоологических находок — это, конечно, куски железа, шифера и доски, разбросанные на пустыре.

При виде их у меня до сих пор просыпается обезьяний инстинкт и очень хочется эти предметы перевернуть. Ведь совершенно неизвестно, кто скрывается под ними.

Всегда там сидят разнокалиберные жужелицы, которые сначала оторопевают от яркого света, а потом расползаются.

Иногда под большим куском шифера прячется целый выводок зеленых жаб — толстых, сухих и сонных. Возьмешь одну, самую большую в руку, она тихонько от страха