— Это послание — кто тебе его дал?

Дорренс подумал — или только сделал вид, что думает, — а затем протянул Ральфу «Кладбищенские ночи»:

— Возьми это.

— Нет, тут я пас, — ответил Ральф. — Я не очень люблю поэзию, Дор. — Тебе понравится. Эти стихи больше похожи на рассказы… Ральф еле сдерживал сильнейшее желание схватить старика за шиворот и трясти, пока его косточки не затрещат, как кастаньеты.

— Сам только что купил пару книжек в центре. Я хочу знать, Дор, кто передал тебе это послание насчет… Дорренс сунул книжку стихов в правую руку Ральфа — ту, свободную от пары вестернов, — с удивительной настойчивостью.

— Одно из них начинается так: «Я тороплю себя ежесекундно, ежечасно — успеть бы все свершить, что предначертано судьбой».

И прежде чем Ральф успел вымолвить хоть слово, старина Дор зашагал прочь. Он свернул налево и направился в сторону аэропорта.

Поднимая лицо к голубому небу, в котором бешено кружились сорванные ветром листья, словно спеша на некое рандеву, назначенное им за горизонтом.

— Дорренс! — крикнул Ральф, неожиданно распаляясь. Сью, подметавшая опавшие листья около дверей «Красного яблока», от выкрика Ральфа замерла, удивленно воззрившись на него. Почувствовав себя глупым — почувствовав себя старым, — Ральф изобразил на лице нечто, что, как он надеялся, будет выглядеть добродушной улыбкой, и приветственно помахал ей рукой. Сью помахала в ответ и снова принялась подметать. Дорренс между тем безмятежно продолжал шагать, пройдя уже полквартала.

Ральф решил оставить старика в покое.

Он поднялся по ступенькам крыльца, переложив книгу, которую дал ему Дорренс, в левую руку, чтобы достать ключи, но это оказалось излишним — дверь была не просто открыта, а распахнута. Ральф постоянно выговаривал Мак-Говерну за его беспечность, и, как он считал, ему наконец-то удалось вдолбить тупице- соседу, что входную дверь следует закрывать. Однако Мак-Говерн снова принялся за старое.

— Черт побери, Билл, — пробормотал Ральф, входя в сумрачный коридор и нервно оглядывая лестницу. Легко было представить, как Эд Дипно проскользнул внутрь даже средь бела дня. Ральф закрыл входную дверь и стал подниматься по лестнице.

Беспокоиться, конечно, было не о чем. Он пережил неприятное мгновение, когда ему показалось, что в дальнем углу гостиной кто-то стоит, но это оказалась его старая куртка. Ральф, переодеваясь, повесил ее на вешалку, вместо того чтобы по обыкновению бросить на спинку дивана; неудивительно, что такая небрежность оказала ему плохую услугу.

Ральф прошел в кухню и, засунув руки в карманы брюк, уставился на календарь. Понедельник был обведен кружком, а рядом памятная запись: «ХОНГ — 10:00».

«Я должен был передать, чтобы ты отменил визит к человеку, втыкающему иглы. И я это сделал. Все остальное зависит от тебя».

На мгновение Ральфу показалось, что он непостижимым образом выпал из жизни, чтобы окинуть взглядом вею фреску, выписанную ею, а не только детали одного дня. То, что он увидел, испугало его: незнакомая дорога, ведущая к темному туннелю, где его поджидает неизвестность. Все что угодно, «Тогда поверни назад, Ральф!»

Но вряд ли он мог так поступить. У Ральфа возникло предчувствие, что ему предназначено войти в неведомый туннель, хочет он этого или нет. Более того, его не ведут туда, а скорее, толкают вперед сильные невидимые руки. — Не обращай внимания, — пробормотал он, нервно потирая виски и по-прежнему глядя на обведенную кружком дату — через два дня — в календаре.

— Это бессонница. Именно поэтому все вокруг начинает казаться… Начинает казаться каким?

— Странным и причудливым, — объяснил он пустой комнате. — Именно поэтому все приобретает такие странные формы.

Да, и сверхъестественные. Много явной ерунды, но вот виденные им ауры — самый таинственный феномен. Холодный серый свет — похожий на оживший морозец — струился вокруг мужчины, читавшего газету в кафе, где они сидели вместе с Уайзером. Мать и сын, направляющиеся в кафетерий, и их соединенные ауры, завитками поднимающиеся от сплетенных рук. Элен и Натали, окруженные великолепным облаком цвета слоновой кости, Натали, хватающая след, оставленный его рукой в воздухе — легкие линии, видеть которые могли только она и Ральф.

А теперь еще и старина Дор, появившийся на пороге его дома в роли ветхозаветного пророка… Только вместо раскаяния он требует отменить встречу с акупунктуристом, которого Ральфу порекомендовал Джо Уайзер.

Все это было бы смешно, когда бы не было так грустно.

Пасть туннеля, приближающаяся с каждым днем. Существует ли на самом деле этот туннель? И если существует, то куда он ведет?

«Знать бы, что может поджидать меня там, — подумал Ральф. — Поджидать в темноте».

«Тебе не следовало вмешиваться, — сказал Дорренс. — Но теперь уже слишком поздно».

— Готовую булочку не испечь заново, — пробормотал Ральф и внезапно решил, что больше не хочет смотреть масштабно; от этого ему становилось не по себе. Лучше видеть все вблизи и рассматривать деталь за деталью, начиная с визита к акупунктуристу. Пойдет ли он на прием или последует совету старины Дора, появившегося, словно призрак отца Гамлета?

Ральф решил, что этот вопрос не стоит обдумывать слишком долго.

Джо Уайзер приложил столько сил, чтобы уговорить девушку в приемной Хонга найти для него место в начале октября, и Ральф намерен попробовать. Если из тупика и существовал какой-то выход, то, скорее всего, это был спокойный сон по ночам. Поэтому посещение Хонга становилось логическим шагом.

— Готовую булочку не испечь заново, — повторил он и направился в гостиную читать один из купленных вестернов. Но вместо этого он стал перелистывать книжку, оставленную ему Дорренсом, — «Кладбищенские ночи» Стивена Добинса. Дорренс оказался прав в двух своих утверждениях: большинство стихотворений действительно напоминали эссе, и Ральфу они и вправду понравились. Стихотворение, процитированное стариной Дором, называлось «Стремление» и начиналось так:

Я тороплю себя ежесекундно, ежечасно — Успеть бы все свершите что предначертано судьбой.

И так проходят дни — и бесполезно, и всечасно — Дни, как поток машин, Что вечность обгоняют чередой.

Через окно автомобиля видишь вечность, Что шпиль собора в гордой готике постиг?

Ничто не превратится в бесконечность, Исчезнет, распадется жизни миг — Все неизведанные чувства, счастья быстротечность, Неведомые острова и мудрость древних книг. Ральф дважды перечитал стихотворение. Пораженный, он подумал, что его стоило бы прочитать и Кэролайн. Кэролайн оно понравится, это было так хорошо, а уж им самим (Ральф обычно читал только вестерны и исторические романы) она будет довольна и подавно за то, что он нашел такое стихотворение и принес ей, как букет цветов. Он уже собрался встать, чтобы сделать для нее закладку, когда понял — Кэролайн уже полгода как умерла, и разрыдался. Еще с четверть часа Ральф просидел в кресле, держа «Кладбищенские ночи» на коленях и вытирая глаза тыльной стороной ладони.

Наконец он прошел в спальню, лег и попытался уснуть. После часового бдения Ральф встал, сварил себе кофе и стал смотреть футбол по телевизору.

В воскресенье публичная библиотека работала с часа до шести, и на следующий день после посещения Дорренса Ральф отправился туда — в основном потому, что больше нечем было заняться. Обычно в читальном зале с высоким потолком сидели такие же старики, как и он сам, просматривая воскресные газеты, но, выйдя из-за стеллажей, Ральф увидел, что зал полностью в его распоряжении. Вчерашнее великолепно голубое небо затянуло нудной серостью, сеял мелкий дождь, припечатывая опавшие листья к асфальту. Ветер не унимался, теперь он налетал с востока острыми, режущими порывами.

Старики, у которых еще хватало разума (или счастья), укрывшись в теплых домах, смотрели по