— Чего? — спросила Дина, выискивая свою сумку среди мешков и ящиков.

— Ну мало ли. Бандиты, пожар… Или кондратий хватит…

— Не знаю, — пожала плечами Дина, — на труса он не похож. А чего бояться-то? И в городе горят, тонут, под машинами гибнут. Еще неизвестно, где страшнее.

Дверь избы открылась, на порог вышел Шкуро с кухонным ножом в руке и крикнул:

— Да идите же вы завтракать, черти!

— Я хочу посмотреть на Урагана! — сказал Вадик.

— Сначала позавтракаешь, а потом посмотришь! Я их, понимаешь, жду, рагу стынет, а ему Урагана подавай! Ну и молодежь пошла, никакого уважения к старшим! Абсолютно никакого! Ноль! — сокрушенно помотал головой Шурик и скрылся за дверью.

За завтраком Шкуро не умолкал ни на минуту, он говорил даже с набитым ртом. В лесничестве он жил один, и как все люди, страдающие от недостатка общения, жаждал беседовать, излагать свои взгляды, обсуждать события. На его вопросы Вадик и Дина отвечали односложно и довольно бессвязно. На свежем воздухе, после езды на мотороллере у них проснулся волчий аппетит; каждый уткнулся взглядом в свою тарелку и жадно поедал рагу из овощей и утки.

Прожевав нежный, сочный кусок тушеного мяса, Вадик хотел предупредить Шкуро о Цыгане, но не смог вставить и слова в длинный рассказ берейтора. Шурик расспрашивал Дину о здоровье ее бабушки, интересовался, чем занимаются родители Вадика, посетовал на дороговизну овса и в связи с этим припомнил Чапаева и какое-то историческое событие времен Гражданской войны.

Когда с рагу было покончено, Шурик Шкуро, не переставая говорить, поставил на стол огромную миску с фруктами, затем с хрустом разрезал арбуз и пустился в пространные рассуждения о важности питания для здоровья. Дина выбрала момент, когда он закрыл рот, чтобы проглотить сочную мякоть арбуза и без всякого вступления объявила:

— Урагана хотят украсть.

Шкуро умолк. Он молча смотрел на Дину, она на него. Ее взгляд остановился на черной арбузной семечке, прилипшей к его подбородку. Вадик разглядывал видеокамеру, висевшую на вбитом в стену гвозде, и мечтал сняться верхом на Урагане. В наступившей тишине на полке громко тикал старомодный будильник, в углу под половицей возилась мышь.

— Еще раз, — попросил Шкуро. — Я не расслышал.

— Урагана хотят украсть, — повторила Дина.

— Выкладывай все, что знаешь, — велел Шкуро, положил в тарелку арбузную корку и, поставив локти на стол, приготовился слушать.

Когда Дина рассказала ему про Цыгана, Вадик попытался уловить в глазах Шкуро отношение к этой неприятной новости. Похоже, что Шурик не был ни удивлен, ни возмущен, ни насторожен. Если и можно было что-то разглядеть на его лице, так это любопытство. Несколько секунд он с интересом ждал, что еще скажет Дина, а потом решительно встал и направился к выходу из комнаты, позвав за собой Дину и Вадика.

Подойдя к конюшне, он сдвинул засов, открыл ворота и вывел во двор высокую, светло-коричневую с золотистым оттенком лошадь. У ахалтекинца был нежный и шелковистый, как атлас, волос, который придавал масти особенный металлический блеск.

С первого взгляда на Урагана Вадик понял, о чем говорила Дина, когда нахваливала эту породу, рассказывая, что утонченные, благородные формы ахалтекинца шлифовались тысячелетиями. Сухой, поджарый, с высокой холкой, из-за которой длинноватая спина выглядела слегка наклоненной вперед, с сильным крупом, длинными тонкими ногами, ахалтекинец напоминал борзую собаку; это сходство подчеркивала и утонченная, изящная лицевая часть головы.

— Супер, — негромко произнес Вадик, восхищенно глядя на Урагана, который свысока смотрел на него своими большими, выразительными, немного удлиненными глазами. — Теперь я знаю, что такое настоящая породистая лошадь. Не обязательно быть иппологом, это и так видно.

— Знакомься, это и есть Ураган, ахалтекинец, — произнесла Дина.

— Класс, — не сводя с лошади глаз, сказал Вадик. — Только название какое-то чумовое, никак не могу его запомнить, на языке все время вертится какое-то «пахал лезгинец», «махал пекинец».

— На Руси во времена Ивана Грозного ахалтекинцев называли аргамаками, — сказал Шкуро. — А вообще название состоит из двух слов: ахал и теке. Ахал-теке, так правильно звучит название породы. Ахал — это оазис, небольшой городок в пустыне Каракумы, а теке — туркменское племя, которое издавна разводило этих лошадей.

Шкуро крепко ухватил поводья у самого мундштука во рту лошади и высоко поднял руку — Ураган выпрямил шею, послушно поднял голову, тряхнул ушами и, чуть занося в сторону крупом, пошел за Шуриком. Шкуро вывел его на поле и, пристегнув к сбруе один конец длинного брезентового ремня, отошел от Урагана на несколько метров, держа в руке другой конец.

— Садись на Урагана, — велел он Дине.

— С удовольствием, а зачем? — спросила она и, подойдя к лошади, легко запрыгнула ей на спину.

— Сейчас узнаешь, — сказал Шкуро и отошел еще на пару шагов — так, чтобы ремень натянулся. Заметив любопытный взгляд Вадика, он коротко объяснил: — Этот ремень называется кордой. Корда нужна для того, чтобы лошадь привыкала скакать по кругу, как в цирке. В корде ровно шесть с половиной метров.

— Почему именно шесть с половиной? Для чего нужна такая точность? — поинтересовался Вадик.

— Раньше в цирке гвоздем программы были лошади, в программу обычно включалось пять-шесть номеров с лошадьми. В каждом отделении было минимум два-три конных номера, поэтому издавна повелось устанавливать цирковую арену в расчете на лошадей. Наездники и дрессировщики вычислили, что самый оптимальный диаметр манежа — тринадцать метров. По манежу такого размера лошадь бежит под углом, при котором наезднику легче всего удержать равновесие стоя на лошади; а если наездник или наездница ошибаются, то попадают на опилки, а не на барьер и не в зрительный зал.

— Надо же, — покачал головой Вадик, — никогда не думал про такие тонкости. Мне и в голову не приходило, что размер манежа одинаковый во всех цирках, во всех странах мира.

— Дина, покажи Вадику четыре аллюра! — крикнул Шкуро.

— Разве Ураган обучен менять аллюры? — спросила Дина и легко тряхнула поводьями, от чего Ураган не спеша пошел по кругу.

— Обучен… В этом-то и загадка, в этом весь секрет, — себе под нос сказал Шкуро, наблюдая за Диной и сжимая корду в сильной, жилистой руке.

— Какой секрет, какие аллюры? — спросил Вадик. — Объясни, Шурик, я ничего не понимаю.

— Аллюр — это способ движения лошади. Видишь, сейчас Ураган идет шагом. Шаг — это самый простой и медленный аллюр.

— А что в этом особенного? — пожал плечами Вадик. — Не понимаю, зачем понадобилось называть это аллюром? Если я иду — это шаг, а если бегу — бег. Все просто, как апельсин.

— Просто, потому что у тебя две ноги, а не четыре. У лошади все гораздо сложнее, — сказал Шкуро и крикнул Дине: — Переходи к следующему аллюру!

Дина сделала едва уловимое движение корпусом, подвела повод, и Ураган побежал, подчинившись ее молчаливому приказу.

— Этот аллюр называется рысью, — крепко держа натянувшийся брезентовый ремень, пояснил Шурик. — Обрати внимание на ноги лошади. Видишь, теперь она одновременно опирается на две ноги, причем они ставятся диагонально — правая задняя вместе с левой передней, а левая задняя вместе с правой передней.