доктору Бееру. В письмо он вложил записку и деньги для Рут, заклеил его и засунул себе в карман. Он чувствовал страшную усталость. Медленно соскользнул он на скамеечку для ног и положил голову на подставку для молитвенника. Он хотел лишь немного отдохнуть, но незаметно для себя заснул.
Проснувшись, Керн не мог понять, где находится, и, моргая, смотрел на матово-красный отблеск огня. Постепенно он пришел в себя. Услыхав чьи-то шаги, он сразу же стряхнул с себя остатки сна.
Духовный отец в черном одеянии медленно спускался по среднему нефу. Подойдя к Керну, он остановился и посмотрел на него. Тот на всякий случай скрестил руки на груди.
— Я не хотел вам мешать, — сказал священник.
— Я как раз собирался уходить, — ответил Керн.
— Я увидел вас из ризницы. Вы находитесь здесь уже два часа. Вы молили бога о чем-нибудь определенном?
— О, да! — Керн был застигнут врасплох, но быстро пришел в себя.
— Вы — не здешний? — Священник бросил взгляд на чемодан Керна…
— Да… — Керн взглянул на священника и решил, что ему можно сказать правду. — Я — эмигрант. Сегодня ночью я должен уехать за границу. В чемодане у меня вещи, которыми я торгую.
У Керна осталась еще бутылка туалетной воды, и внезапно ему в голову пришла смелая мысль — продать ее священнику прямо в церкви. Мысль действительно была сумасшедшая, но ведь ему уже не раз приходилось сталкиваться с самыми невероятными вещами.
— Туалетная вода, — продолжал он. — Очень хорошая и очень дешевая. Я как раз торгую ею.
Он хотел открыть чемодан.
Священник приподнял руку в знак отрицания.
— Не надо. Я вам верю. Не будем заниматься торговлей в церкви. Я рад, что вы так долго молились. Пройдемте со мной в ризницу. У меня есть маленький фонд для людей нашей веры, нуждающихся в помощи.
Керн получил десять франков. Он был немного смущен, но это быстро прошло. На полученные деньги он и Рут могли проехать часть пути до Парижа по железной дороге. «Полоса неудач, кажется, кончилась», — подумал он. Вернувшись обратно в церковь, он действительно начал молиться. Он не знал точно, какому богу молится, — сам он был протестант, отец его — еврей, а молился он в католической церкви, — но он решил, что в такие времена и на небе должна быть настоящая неразбериха и что молитва его сама найдет правильную дорогу.
Вечером Керн поехал поездом в Женеву. Он внезапно решил, что Рут могли выпустить раньше срока. Он прибыл в Женеву утром, сдал свой чемодан в камеру хранения и отправился в полицию. Чиновнику он объяснил, что его только что выставили из Франции. Ему поверили, так как у него нашли приказ о высылке из Швейцарии, датированный недавним числом. День его продержали в полиции, а ночью вытолкнули за границу в направлении Колоньи.
Керн тотчас же явился на французскую таможню.
— Входите, — пригласил его сонный чиновник. — Там уже сидит один. Около четырех утра мы отошлем вас обратно.
Керн зашел в помещение.
— Фогт! — удивленно воскликнул он. — Как вы сюда попали?
Фогт пожал плечами.
— Снова осаждаю швейцарскую границу.
— С тех пор?.. С тех пор, как вас отвели на вокзал в Люцерне?
— Да, с тех пор.
Фогт плохо выглядел. Лицо изможденное, серое, болезненное.
— Не везет мне, — сказал он. — Никак не удается попасть в тюрьму. А ночи уже такие холодные, что, боюсь, мне не вынести.
Керн присел рядом с ним.
— А я побывал в тюрьме. И рад, что оттуда выбрался. Такова жизнь.
Жандарм принес им немного хлеба и красного вина. Они поели и тотчас же заснули на скамейке. В четыре их разбудили и отвели к границе. Было еще совсем темно. Колосья зрелого хлеба золотились по краям дороги.
Фогт дрожал от холода. Керн стянул с себя свитер.
— Вот, наденьте! Мне не холодно.
— Действительно не холодно?
— Действительно…
— Вы — молоды, — сказал Фогт. — Вот в чем все дело. — Он натянул на себя свитер. — Я надену его на себя только на пару часиков, пока не взойдет солнце.
Перед самой Женевой они простились. Фогт хотел попытаться пройти в глубь страны через Лозанну. Пока он находился недалеко от границы, его просто отсылали обратно, и он не мог рассчитывать на тюрьму.
— Оставьте свитер себе, — сказал Керн.
— Ни в коем случае! Это же целый капитал!
— У меня есть еще. Подарок тюремного священника из Вены. Он — в камере хранения, в Женеве.
— Вы — серьезно?
— Конечно! Синий свитер с красной окантовкой. Ну, как, верите?
Фогт улыбнулся и вынул на кармана маленькую книжечку.
— Возьмите за это.
Это был сборник стихов Гельдерлина.
— Ну, зачем же, — сказал Керн.
— Берите, берите! Я знаю наизусть почти все.
Керн отправился в Женеву. Часа два он проспал в церкви, а в полдень уже стоял у главного почтамта. Он был уверен, что Рут сегодня еще не придет, но тем не менее прождал до двух часов. Потом снова заглянул в список Биндера. Ему опять повезло. К вечеру он заработал семнадцать франков. Керн отправился в полицию.
Была суббота, и ночь оказалась неспокойной. Уже в одиннадцать часов привезли двух вдрызг пьяных. Их вырвало в пивной, а потом они загорланили песни. К часу таких было уже пятеро. Около двух часов ночи привели Фогта.
— Я — словно в заколдованном кругу, — меланхолично заметил Фогт. — Но теперь нас, по крайней мере, двое!
Часом позже за ними пришли. Ночь оказалась очень холодной. Бесконечно далеко в небе мерцали звезды. Половинка луны была чистой, как расплавленный металл.
Жандарм остановился.
— Сейчас сверните направо, а потом…
— Спасибо, — сказал Керн. — Дорогу я знаю.
— Что ж, в таком случае всего хорошего.
И они направились дальше по узенькой полоске ничейной земли между двумя границами.
Против ожидания, их не отослали в ту же ночь, а привели в префектуру и составили протокол. Затем накормили. Обратно их отправили на следующую ночь.
К этому времени поднялся ветер, и небо заволокло тучами. Фогт чувствовал себя очень усталым. Он почти не говорил и производил очень жалкое впечатление. Отойдя немного от границы, они заночевали в стогу сена. До самого утра Фогт проспал как убитый.
Он проснулся лишь с восходом солнца, но не шевельнулся, а лишь открыл глаза. Керн почувствовал какой-то странный озноб в теле, когда взглянул на его изможденную неподвижную фигуру под легким пальто, на эти остатки человека с широко открытыми тихими глазами.
Они лежали на пологом склоне, с которого открывался вид на утренний город и озеро. От крыш в
